Словно дым над кибиткой, растаяли дымы легенд,И теперь на дороге — шлагбаум: запрещают в ТашкентПровозить из района картофель, и фрукты, и рис.Вот машина к мосту подошла. Сколько лиц, сколько грузов!Контролер, с колеса, заглянув невнимательно в кузов,Сунул руку в кабину, — машина поехала вниз.Школьник с мамой стоит, хочет мир непонятный понять.Он острижен под ноль, и одна лишь оставлена прядь.Это что за обычай? Никак не припомнится мне…Вспомнил! Вспомнил — и понял, о мальчик с зеленой тетрадью:Мать украсила сына любимого жертвенной прядьюВ честь отца, что пошел на войну и погиб на войне.Мальчик с прядью и женщина с торбою на голове,Шорох ветра в сухой, придорожной, тяжелой траве,День, державно ко сну отходящий в червонном венце,Контролер на посту, выплывающий месяц двурогий, —Что я вам? Что вы мне? Что нам делать на этой дороге?Сколько можно томиться догадкой о скором конце?
1950
НОЧЬ В БУХАРЕ
На дворе Заготшерсти — дремота.В глинобитном пустом гаражеСмуглый сторож сладчайшее что-тоГоворит существу в парандже.Как сманил он из дома соседку,Почему она мелко дрожит,Сквозь густую и грубую сеткуНе глядит на него и молчит?Всеми звездами полночь нависла,Между древних сочась куполов.Он поет — в этой песне три смыслаВ неизменном движении слов.'Одного лишь хочу я на свете —Озариться небесным лицом,Удаляясь под своды мечети,Насладиться беседой с Творцом'.Загудела внезапно трехтонка.Что, свернула? Страшись, паранджа!Смысл второй открывается тонко,И она ему внемлет, дрожа:'Ты одна лишь нужна мне на свете,Ты мой светоч, божественный лик.Эти брови — как своды мечети,Сотворила любовь твой язык!'И становится сразу теплее,Будто слушают вместе со мнойМедресе, купола, мавзолеиТе слова, что звенят за стеной.Вновь машина гудит грузовая.Исчезает, как дух, паранджа.Смуглый сторож, притворно зевая,С лампой встал у ворот гаража.Не пойму, да и думать не надо,Почему убежала она…Дышит звездного неба громада,Блещет ночь, и душна и грозна.Я брожу, слышу лепет порою
