— А так. Я познал космос. А вы просто государственные деньги, деньги налогоплательщика спалили на фигню! Космос — не аттракцион! К космосу уважительно надо относиться! Ишь, разлетались!.. Ищите космос в собственной жене!..
— Вы меня злите! — признался чиновник. — Мне нестерпимо хочется вызвать охрану!
— Правда глаза колет?
Он подумал и был честен.
— Вероятно.
— Будете охрану вызывать?
— Если понадобится.
Незнакомец был удовлетворен.
Они помолчали. Он посмотрел, как его визави чистит большое ухо, вычерпывая из его недр ногтем мизинца серу. Было неприятно.
— Это не библиотека Ивана Грозного? — спросил.
— Нет!
— А чья?
— Чья?!.
— Моя, — незнакомец дочистил ухо и облизнулся. — Нравится?
— Неплохая… Темно здесь только…
— Это у вас из окна пейзажи райские!..
Внезапно он решил уйти, потому что все это походило на идиотизм. Эта комната, этот человек, чистящий уши! И себя он чувствовал идиотом, вспоминая свои ответы на его вопросы. Ему стало так неприятно, так не по себе, что потом прошибло повсеместно.
Хранитель комнаты вдруг принялся судорожно нюхать воздух, закатил глазки под надбровные дуги и раскрыл рот с многочисленными зубами. Он нюхал, нюхал, а потом, улыбнувшись, вернул глаза на место.
— Вы не идиот!
— Я знаю…
— Не надо пугаться того, что вам неведомо, — продолжал демагог, теперь прочищая второе ухо. — Вы же цивилизованный человек.
— Я, пожалуй, пойду.
— Конечно, конечно…
Он встал, как-то неуклюже кивнул на прощание головой и повернулся в сторону щели, из которой пришел. Никакой щели в том месте, в которое он собирался направиться, не было… Лестницы тоже…
— Заблудились?
Он удивленно смотрел на цельную стену.
— В другую сторону!
Чиновник развернулся и увидел в противоположной стороне проем, к которому вела лестница. Он был на его процентов уверен, что его дыра была с другой стороны.
— Вы бледны! — заметил незнакомец. — В эту дверь вы можете выйти на улицу, подышать… Хотите на Арбат?
— Как вас зовут?
— Меня?.. Меня зовут Карл.
Чиновник хотел было пошутить.
— Не Маркс, — предупредил остроту хозяин комнаты. — Идите, подышите…
Он поднялся по лестнице и вышел в проем, оказавшись на Старом Арбате. Он почему-то даже не удивился этому перемещению в пространстве, а даже обрадовался и пошел по переулкам бродить, по которым они когда-то шастали с Петькой Снеговым и Толиком Паком…
Когда он проходил по Веснина, его окликнул женский голос. Он сначала даже не понял, что призывают его.
— Вэ-эл! — звал голос.
А когда он обернулся, то увидел ее. Сковало цементом мышцы лица.
Она стояла возле дома-музея и смотрела на него.
— Эля… — тихо произнес он.
Они не бросились друг другу навстречу, просто стояли на разных сторонах улицы и смотрели.
— Ты живой? — спросила она.
— Живой, — ответил он.
— А я считала, что ты умер…
— Нет-нет! Я — живой!
Он очень боялся, что она растворится в пространстве, как очередная галлюцинация. Ему этого очень не хотелось.
— Эля! — крикнул он.
— Я иду!..
Она шла через улицу, как будто пересекала годы детства, юности и, наверное, судьбы…
Он обнял ее, и запах волос, кожи ворвался в его ноздри, как когда-то, проник в самое нутро и запустил сердце с такой скоростью, что он мог задохнугься.
— Эля!
— Вэл…
Они стояли, обнявшись, и шептали друг другу.
— Не было счастья, — признавался он.
— Не было, — соглашалась она.
— Какие-то ошметки…
— Как точно сказано…
— Я храню твои письма…
— Я храню память о тебе…
— Я давно не был дома…
— И я…
— Мама умерла… И отец… Под Сургутом… Сначала он, потом она…
— И мои — все… Мое тело изменилось…
— И мое… Разве это важно?
Она уткнулась всем лицом ему в грудь, словно хотела посмотреть, как сердце его колотится. Он не мешал ей, наоборот, прижимал все крепче.
— У меня муж и дочка.
— У меня жена и сын и сын, — сказал он.
— Наши ошметки счастья…
Они любили друг друга совсем по-другому, нежели когда-то, тогда, почти в детстве… В их слиянии не было и капли звериного, но много нежного и чувственного. Их тела словно извинялись за жизнь друг без друга.
Она шептала ему «Вэл», и его радовало это давно забытое имя, которое приносило память о детстве, отце, материнском запахе и о ней — совсем другой…
А потом она сказала, что случайно в Москве. Что она живет в Намибии, работает в дипмиссии, пошла по стопам родителей, которых расстреляли какие-то повстанцы.
— Я завтра улетаю…
Он лежал рядом с нею и думал, что в жизни ничего нельзя изменить, нельзя начать сначала и прожить по-другому. Все это очень банально, но и очень реально. Много сожаления, даже тоски по невозможному, или просто нервы ни к черту…
Он ушел, когда она спала, уронив тонкую белую руку с кровати на пол…
Он не видел, закрыв гостиничную дверь, как белое тело Эли изменило цвет, как женские ягодицы налились мужской силой, как нежные плечи вдруг раздались вширь, сделавшись мощными, как у борца… Она проснулась, обернула лицо к зеркалу и оказалась Карлом.
