пятнистой шкуре, пока не услышал дыхание хищника. Положил руку сначала на длинную шею с гривой, будто у пони, поворошил пальцами, а затем медленно опустил руку к животу, нащупав твердые сосочки и ощутив биение сердца – почти бешенное. Но тепло его руки заставило сердце гиены стучать медленнее. Парень приговаривал: «Все хорошо, милая», – и звериный ритм замедлился, словно человечий.
Слизкин совершенно не чувствовал, как пристально наблюдает за ним Василий Кузьмич, как глаза капитана щурятся от наслаждения открывшейся картиной. Андрюшка занимался любимым делом, а потому был погружен в него без обмана.
Неожиданно взвыл Зыков. Его боднула коза, с которой он пытался найти что-нибудь общее.
– Э-э-э! – прокричал Василий Кузьмич. – У коз нюх хуже, чем у человека. Мы ее для молока держим!
– Табличку бы повесили! – обиженно откликнулся Зыков. – Я-то, под козла косил, чтобы она меня за своего приняла!
В клетках вновь заржали, а вслед за людьми залаяли собаки, затявкала лисица, даже черепахи удивленно созерцали этот мир.
– А с рысью так можешь? – услышал Андрюшка вопрос Василия Кузьмича.
– Чего ж, и с рысью могу!
Слизкин встал в клетке, а к его ногам жалась гиена, сердце которой опять стучало о грудину, как клюв дятла по древесному стволу.
– Пробовал?
– Не-а.
– Откуда тогда уверенность?
– Не знаю.
– Тогда иди.
– Пойду.
Андрюшка почапал к клетке с рысью, думая – до чего хороша гиена, какое чудесное создание природы. Красавица!
Рысь с глазами рассерженной цыганки по-прежнему металась в клетке, выделывая немыслимые пируэты. Она то и дело рыкала, так что обычному человеку даже на пять метров к клетке было страшно подходить.
А этот парень, с его больными костями, доковылял до дверки, буднично щелкнул шпингалетом и полез в клетку, неуклюже отклячив зад, с трудом пролезший в дверь.
Он еще не успел обернуться, а кошка, прижав уши с кисточками к черепу, уже летела к человеческой спине, выпустив серповидные когти, чтобы разорвать плоть до души.
Василий Кузьмич уже дергал застежку кобуры, но Слизкин в самый последний момент успел повернуться грудью и поглядеть в наполненные ненавистью очи рыси…
Она приземлилась к нему на грудь, как домашняя кошка, спланировав мягко и нежно.
Слизкин краем глаза увидел в руках капитана пистолет и успел выкрикнуть:
– Не стреляйте!
Затем обнял кошку за шею, словно та девушкой была, и сам мурлыкал от удовольствия, когда непокорная вдруг стала лизать его в самые губы, щекоча длинными усами.
– Ишь, баловница! – шептал счастливый Андрюшка. – Славная девочка…
Василий Кузьмич утер пот со лба и вложил пистолет в кобуру.
– Давай, парень, вылезай! – приказал капитан.
– Еще немножечко, – попросил Слизкин, словно ребенок.
– Он сейчас ее трахнет! – прокомментировал Зыков.
– Он хоть кошку, – ответил Мозгин, нашедший какой-то спокойный молчаливый контакт с немецкой овчаркой. – А ты козу!
Хороший парень Зыков ни на что не обижался. Но у него из всех присутствующих был самый неважный результат. После козы он попробовал приласкать коккера, но собачка только истерически взвизгивала и жалась в угол, путаясь в длинных ушах… Зато у Жбана все получилось. Таксы целым выводком смотрели ему в лицо, словно вверяя свои судьбы странному русскому мужику с добрыми глазами.
Потом был обед, а после другая группа животных, в другом вольере, поделенном на клетки. Кабаны, волк, две белки, барсук, скунс и карликовая пони, хрустящая яблочками-китайками.
Слизкин в этот раз занимался маленькой лошадкой, а Зыкову вновь не повезло. Скунс пустил ему вонючую струю прямо в лицо, за что получил сильного пинка. Казалось, Василий Кузьмич ничего не видел такого, смотрел на Мозгина, который вновь нашел молчаливое согласие о партнерстве у волка, с тощими боками, но с таким крепким взглядом. Жбан забавлялся с белками, которые даже в рот к нему залезали, выискивая съестное… Мужик посмеивался, пока одна из самых ловких не сдернула коронку с зуба…
Вечером ужинали, а когда потянуло ко сну, Василий Кузьмич вдруг произнес страшное:
– Зыков отчислен!
– За что? – обалдел тот.
– Можете переночевать, а после завтрака на автобус!
