В ней было столько напора, что американец слегка струхнул. Но он, действительно, не понимал, что добивается от него эта полоумная крыса. Ну крысята, так они у всех, раз по сто в жизни, чего шум поднимать…
– Признаешь отцовство? – скалилась Мятникова.
Он не знал, что такое «отцовство», но от греха подальше согласился.
– Признаю…
Крыс решил потом отомстить за свой испуг полоумной подруге. Сейчас он готов был признать все, лишь бы опять заснуть.
– Что еще? – поинтересовался Билл, закрыв один глаз.
Внезапно Мятникова успокоилась, вспомнив, что для будущего потомства нервная обстановка вредна. К тому же Билл все-таки отец, пусть нерадивый и обленившийся себялюбец, но именно он стал ее первым мужчиной…
– Спи, – сказала она, и Билл тотчас закрыл второй глаз.
«А сколько длится крысиная беременность?» – думала Мятникова, не в силах заснуть. Полгода? Пять месяцев?.. Как же она не помнит об этом? Ведь знала…
Лежала, прислушиваясь к животу. Не то ей мнилось, не то уже начиналось там шевеление… Или это в кишках урчит?
Лежала – и вдруг вспомнила! «Чуть больше двадцати дней! Крысы плодятся в любых условиях и в любых условиях выживают!» – явственно услышала она голос лектора, которому внимала, когда только начинала работать морильщцей…
Чуть больше двадцати дней!
Она вскочила на лапы, осознав, что большая часть срока беременности уже минула, метнулась к луже и увидела себя с отвисшим животом.
– Ах! – пропищала она. – Я на сносях!
До утра Лиля не спала, все представляла себя матерью, а когда все же заснула, услышала мерзкое:
– Поворачивайся!
Она вцепилась в его мягкий нежный нос! Он жалобно запищал, не понимая, что происходит, и за что ему причиняют боль!
– За то, что ты – безмозглая тварь! – телепатировала Лиля, сжимая челюсти.
– Слизки-и-н! – вдруг пропищал Билл.
Она отпустила его окровавленный нос и предупредила:
– Еще раз сунешься, насмерть загрызу! Понял?
Он ответил, что понял, долго пытался достать языком до носа, чтобы зализать рану, а потом ушел куда-то на час, а когда вернулся, Мятникова почувствовала чужой сучий запах.
Нагулялся, поняла. Да и черт с ним, кобелина проклятый!
Они не разговаривали вплоть до ее родов.
Мятниковой пришлось поедать тухлую крысятину, она чувствовала, как соски на ее животе набухают, распираемые молоком.
И вот как-то ночью Лиля совсем без трудов непосильных родила восьмерых крысят. Беспомощные, слепенькие, совсем прозрачные, они лежали рядком вдоль ее тела и сосали молоко.
Крошечные, но уже остренькие зубки причиняли Мятниковой боль, которую она, впрочем, переживала, как боль сладкую, даже нежилась ею.
А папаша продолжал спать, улегшись щекой на собачью медаль.
Счастливая, она прошептала:
– Ты стал отцом, Билл! Твои дети на четверть американцы!
Он проснулся, оглядел случившееся, но с места так и не стронулся. Просто спросил:
– Восемь?
– Ага, – ответила счастливая Лиля. – Прелесть, правда?
– Пожевать бы чего, – сказал Билл и протяжно зевнул.
– Что, крысы кончились?
– Всех сожрал, – признался медалист.
– Иди на улицу, там много чего найдешь! – предложила Мятникова. – И мне заодно принесешь. Я теперь кормящая!..
– Никуда я не пойду! Жизнь свою опасности подвергать не стану!
– Чего есть будешь?
– А во мне запасы большие! На месяц хватит!..
– А о крысятах позаботиться? – все больше изумлялась Лиля эгоизму крыса.
