Михалыч поклонился и убрался восвояси, так и забыв полить сакуру. Но даже если бы он и не забыл это сделать, японской поросли все равно предстояло погибнуть, так как новому растению требовалось много энергии, а чтобы добыть ее, корень из левой пятки произрастал крайне быстро и во все стороны, удушая чужеродные отростки…
На следующее утро Михалыч привел к юноше шестерых своих коллег, из которых только двое были мужчинами.
— Что вы хотите? — спросил Семен.
— Спросить они хотят! — спосредничал Михалыч.
— О чем?
— Давай, Евдокия! — скомандовал старик.
Евдокия была женщина лет пятидесяти, полная, без передних зубов. Она, не стесняясь, посмотрела на Семена и задала вопрос:
— В чем смысл жизни? — И хохотнула, словно радуясь каверзе.
— В том, чтобы радоваться своим делам, — произнес Семен бесстрастно. — В этом человеческая участь. В этом смысл.
— Странный смысл, — прошамкала Евдокия.
— Человеку никогда не удастся посмотреть, что будет после него, а потому истина — радоваться своим делам.
— Странный он какой-то! — оценила Евдокия.
— А ты его о здоровье спроси, — посоветовал Михалыч.
Евдокия было открыла рот, но Семен опередил ее и сказал, что жить женщине недолго, а потому пусть она подумает о душе и сходит окреститься в церковь.
— Отчего же я умру? — вмиг побелевшая Евдокия чуть было не упала на землю, если бы не локоть Михалыча.
Остальные стояли в стороне и ничего не слышали.
— Умрешь ты в ночь, справляя нужду, а от несварения перенапряжешься, и кровь разорвет мозг твой. Через час наступит смерть.
Евдокия качнулась.
— Я кандидат биологических наук, — вдруг сказала она.
— Ты прожила жизнь по предназначению, — согласился Семен.
— Я хочу задать последний вопрос. Можно?
Семен кивнул.
— Есть после смерти что-то?
— Нет.
— А как же вся жизнь человеческая за миг до смерти проходит перед глазами? А потом труба, коридор, и человек видит себя со стороны, родственников своих умерших?
— Это — сон, — ответил человек-дерево. — Сон разума. Мозг засыпает, и ему снится последний сон… А теперь иди, у тебя мало времени.
Из глаз Евдокии, когда она уходила, текли слезы. Они падали на землю Ботанического сада, а человек- дерево улавливал их своими корнями и всасывал в себя. Михалыч лишь пожимал вслед уходящей в вечность Евдокии плечами.
— Что ж ты мне не сказал, когда я умру! — с укором обратился старик.
— Потому что тебе нельзя этого говорить. Ты не выдержишь этого знания, а потому станешь жить по- другому.
— А Евдокия? Она лучше всех здесь про растения знает!
— Она — сильная. Будет бороться с недугом. Может быть, и справится.
— А я, значит, слабый? — обиделся старик.
— Ты — впечатлительный.
— А как же тогда Бог? Зачем он, если там ничего нет?
— Для кого есть, а для кого нет, — уточнил Семен.
Послышался треск разрываемой ткани, и из-под разошедшейся брючины взору Михалыча предстала нога юноши, превратившаяся в обыкновенный древесный ствол, по которому неутомимо, к гипотетическому небу, полз черный муравей.
— Чем же Евдокия провинилась?
— Она мало думает о другой жизни. Занята насущным.
— А есть ли что-нибудь после?
— Нет, — еще раз повторил человек-дерево. — Есть сон. Он может быть очень длинным, длиннее, чем сама жизнь, и ничем не отличаться от нее.
— А Бог-то тут тогда при чем! — завопил дед, чувствуя, как в голове у него все перемешалось винегретом.
— А Бог дает эти сновидения. Кому короче, кому длиннее. А кому и вечные сны…
— А?..
Старик что-то понял и пошел вслед за Евдокией, а к дереву подошли другие садовники. Они много спрашивали, а Семен неустанно отвечал, изредка прося, чтобы его полили…
Молва распространяется быстрее, чем радиосигнал. Информация из уст в уста столь молниеносна, что никакие телетайпы, никакие телеграммы не способны опередить ее…
К концу этого дня весь Ботанический сад был окружен толпой желающих попасть к человеку-дереву и послушать, что он скажет про их жизни.
В том павильоне, в котором пустил корни Семен, было установлено несколько телевизионных камер, в том числе и агрегат Жечки Жечкова, представителя Книги рекордов Гиннесса.
— Если ты мне запорешь пленку, — шипел он в ухо оператора, — я тебя отошлю репортером в Косово! Там, говорят, операторы живут в среднем недели две!
— Все в порядке! — успокаивал шефа Каргинс. — Все заснимем!
— Пожалуйста, — попросил Семен, — пускайте народ. У меня очень мало времени!
— Сейчас, сейчас, — подбодрил юношу Михалыч, который взял все под свой контроль, так как начальство сада отбыло в дружескую страну перенимать садовый опыт.
Старик махнул кому-то ответственному, и дверь в павильон экзотических деревьев открылась.
— По одному, господа, — увещевал Михалыч. — Не торопитесь.
— А сколько стоит? — интересовались многие.
— Нисколько. Бесплатно…
Первой к человеку-дереву подошла молодая особа с прыщиками на лбу.
— Ты еще долго будешь жить, — сказал человек-дерево. — Не надо употреблять эти препараты!
— Где мой отец? — поинтересовалась девица.
— Твой отец творит историю.
— Его обвиняют в убийстве.
— Он никого не убивал. Он невиновен.
— Мой отец хороший человек! — гневно вскричала девица, обращаясь неизвестно к кому.
— Твой отец — обыкновенный, — уточнил Семен. — Он не очень приятный… Следующий!..
— Я еще не все спросила! — засопротивлялась Елизавета, но была оттеснена общественной охраной в сторону и кричала издалека: — Дерево! Истукан гнилой!!!
— Снял? — спросил Жечка Жечков оператора и сжал кулаки.
— Снял, — кивнул головой сотрудник.
Целый день человек-дерево отвечал на вопросы людей. Было заметно, как он устал и как кора дерева подросла аж до самого бедра юноши.
Ночью пришли отцы города.
— Ну-с? — спросил главный из них.
— Что вы хотите узнать? — поинтересовался Семен. Он устал, и глаза его сузились до щелок. — Пожалуйста, быстрее, мне надо отдохнуть.
Один из «отцов», затянутый в добротный костюм, хотел было возмутиться и напомнить человеку-дереву,
