мертвую птицу. Удар острия пришелся как раз в область шеи, отделив голову от птичьего тела. Удар был произведен столь умело, столь выверена была сила, что ему бы позавидовал любой мясник. Голова птицы была отсечена, а на полу не осталось и царапины!
Батый хмыкнул. Он отложил оружие, лег на кровать и заснул.
Во время сна он рос и его мускулы наливались силой…
Первым домой вернулся Дато. Он оставил в прихожей свой чемоданчик со слесарным инструментом, разделся и, пройдя в комнату, обнаружил растаявшую тушку петуха с отсеченной головой и кинжал, лежавший рядом.
Обернувшись, он увидел спящего Батыя, но без сомнений подошел к кровати и толкнул его в плечо. Мальчишка мгновенно проснулся и ощетинился, словно дикая кошка, готовая защищаться. При виде отца он расслабился.
— Зачем ты меня разбудил? — недовольно поинтересовался Батый и зевнул.
— Кто тебе разрешил взять кинжал? — стараясь говорить спокойно, спросил грузин.
Он заметил, что мальчишка за рабочий день изрядно подрос и походил на пятиклассника. Старому грузину это не нравилось.
— Жена твоя показала. Хороший кинжал!
— Больше никогда не трогай! — приказал Дато. — Понял?
Батый ничего не ответил, но спросил:
— Что чувствует воин, когда убивает?
Дато растерялся и, не зная, что ответить, шевелил седыми бровями.
— Ты разве не убивал?
— Я стрелял на войне.
— Значит, убивал.
— Не знаю.
— Как это?
— Я не знаю, попадал или промахивался.
— Зато в тебя попали, — засмеялся Батый. — Пулей! Из свинца!
Дато перекосило.
— Откуда ты это знаешь?
— Мать рассказала.
Старый грузин промолчал и все смотрел на перебинтованный палец мальчика.
— Порезался?
— Да, — отозвался Батый.
— О сталь кинжала?
— Точно.
— Ты еще настолько глуп, что тебя побеждает сталь, которая должна служить! Ты сам себя ранил, тогда как меня ранил враг! В этом большая разница между нами.
Батый не знал, что ответить. Он чувствовал правоту Дато, а оттого злился.
— Мое время еще настанет, — пообещал он и вышел в кухню, в которой встал опять у окна, следя за падающим снегом. Он стоял, уперев руки в бока, и думал — что такое пуля и как она может ранить или убить на расстоянии? От этих вопросов, на которые он не мог найти ответа, все его маленькое существо охватило злобой; неожиданно он подошел к раковине, схватился рукой за кран, коротко напрягся и выдернул его, разрывая металл, словно бумагу. Хлынула фонтаном горячая вода, заливая кухню.
— Дато, — позвал мальчик голосом настолько спокойным, как будто ничего не произошло.
— Что? — отозвался грузин из комнаты.
— Здесь что-то сломалось.
— Где?
— На кухне.
— Сейчас приду.
Совсем не встревоженный мирным голосом мальчика, грузин не спешил, что-то делал в комнате свое, а когда вошел в кухню, оказавшись по щиколотку в горячей воде, вскрикнул что-то по-грузински и запрыгал в прихожую за своим слесарным чемоданчиком.
— Ах, кипяток! — приговаривал он. — Кипяток!
Пока грузин обувался в резиновые сапоги, у него промелькнула мысль, как это Батый стоит в горячей воде голыми ногами, когда ему и в ботинках было нестерпимо.
Полчаса понадобилось Дато, чтобы ликвидировать аварию.
В дверь звонили соседи с нижнего этажа, а грузин, занятый починкой раковины, кричал из кухни:
— Знаю! Все знаю! Все возмещу! Авария, понимаете!
Во все время ремонта Батый продолжал стоять в воде и следил за процессом восстановления.
Мельком взглянув на приемыша, Дато вдруг углядел сильно выросшее мужское отличие мальчика, покраснел лицом и, трудясь разводным ключом, буркнул:
— Поди оденься во что-нибудь!
— Зачем? — поинтересовался Батый.
— Негоже голым ходить! Сейчас мать придет!..
— Я — некрасивый?
— Не в том дело, — скривился Дато, затягивая винт.
— А в чем?
— В том, что я твой отец и приказываю тебе одеться! Понял?
Батый пожал плечами, но все-таки вышел в комнату, где снял с подушки наволочку, затем оторвал у нее два края и надел ее наподобие штанов, просунув ноги в дырки. Подвязался узлом. Вернулся в кухню, где Дато заканчивал ремонт.
— Так нормально?
Почему-то старому грузину захотелось швырнуть в голову мальчишки разводным ключом, но, сдержавшись, он лишь сказал, что наволочку можно было не портить. Еще он подумал, что жена притащила в дом отпрыска какого-то япошки и что только японца в их семье не хватало. Старый Дато был уверен, что оторванный кран — дело рук Батыя, но как он, такой малыш, сумел проделать этакое, что и взрослому мужчине не под силу!
— Ты — воин! — вдруг произнес Батый возвышенно.
— Я — слесарь, — ответил грузин, уловив в голосе мальчишки издевку.
— Да, ты слесарь, а я — воин!
Дато хмыкнул.
— Завтра я буду в кондициях! — добавил Батый.
Грузин не понял, что такое быть «в кондициях», но переспрашивать приемыша не хотелось, и он просто принялся вычерпывать с пола затопленной кухни воду…
Что затопило квартиру, Кузьминична узнала уже на подходе к дому. Она ловила на себе сожалеющие взгляды соседей и слышала, что ремонт двух квартир обойдется им с мужем в копеечку! А где она, повариха и нянька Детского дома, возьмет эту копеечку?!.
Несколько часов понадобилось Кузьминичне, чтобы убрать с пола кухни воду. То и дело во входную дверь просовывалась соседская голова с нижнего этажа и сообщала, что штукатурка обвалилась повсеместно. Затем голова сообщила примерную сумму ущерба, которая равнялась почти двум годовым зарплатам Дато и Кузьминичны. Когда же голова заявила, что ошиблась в расчетах и ремонтные работы обойдутся на пару тысяч дороже, Дато не выдержал и метнул в физиономию соседа гайкой на двенадцать, попал страдальцу в лоб, чему был несказанно рад.
Визг пронесся по всему дому, и сосед бросился в свою квартиру звонить по телефону в органы охраны общественного порядка.
Через пять минут на место происшествия прибыл прапорщик Зубов и принялся лениво разбирать ситуацию.
— Мало того, что квартиру мне порушили, так еще и травму нанесли! — верещала голова, указывая на лиловую шишку, торчащую изо лба. — Увечье, можно сказать, непоправимое!
