мастерскими, лавками, судами, из уплат за аренду церковных земель и помещений, из пожертвований прихожан. Лишь в конце Х в. специальным императорским указом был установлен особый налог с подданных в пользу церкви — каноникон, уплачивавшийся деньгами, зерном, мукой, скотом, вином и птицей подворно, каждой деревней.
Для понимания особенностей византийской церкви в X–XII вв. весьма важно учитывать, что она не располагала такими же богатствами и не обладала такой же материальной независимостью, как западная христианская церковь того времени. В отличие от папы патриарх никогда не имел столь обширных владений, какие имел римский первосвященник, никогда не пользовался светской властью над какой-либо территорией вроде Папской области в Италии и Ватикана в Риме. Различие в положении западных и византийских епископов поразило посла Оттона I Лиутпранда. На пути от Константинополя до Адриатики, останавливаясь на ночлег и отдых у епископов, он не встретил ни одного, живущего в привычной для Лиутпранда роскоши. Едят епископы, пишет он, за непокрытым столом, садятся за него в одиночестве, питаются грубой пищей, вино пьют мутное, из маленьких стаканов, сами продают и покупают, ухаживают за скотиной и обслуживают себя. Лишь некоторые из них богаты, если судить по золоту в их шкатулках. Но добрую долю и этого богатства они отдают государству, так как платят высокие налоги: епископ Кефалонии, например, вносил в казну до 100 золотых ежегодно. А что касается священников и епископов небольших городов, то первых по достатку трудно бывало порою отличить от соседей-крестьян, а вторых — от средних горожан.
Благосостояние служителей культа в империи в гораздо большей степени, чем на Западе, зависело от государственной власти, от даров и милостей императора. Поэтому церковь была здесь обычно послушным орудием политики василевсов.
Византийская церковь в отличие от западной не имела вассалов. Источники Х-XIII вв. полны жалоб провинциального духовенства на светских магнатов и самоуправство местных вельмож, отнимавших у епископов земельные владения, париков, церковную утварь. Притесняемый наместником области митрополит Навпакта Апокавк был вынужден бежать в деревню, жил в пристройке под сельской церковью, терпел лишения. Еще раньше тот же сановник обобрал охридскую церковь и распродал ее ценности. Своею волею, жаловался Апокавк, он поставил епископом в Каросе безграмотного человека, который во время службы вместо «Варфоломей» возглашал «Хартоломей». Центральной власти в подобных случаях приходилось частенько оказывать помощь церкви.
Согласно некоторым данным, в Константинополе имелось более 250 церквей и более 120 монастырей (в каждом из них также была своя церковь). Только некоторые храмы располагали крупным штатом клириков, большинство обходилось всего одним-тремя служителями. По свидетельству русского путешественника (ок. 1200 г.), св. София имела до 3000 священнослужителей, из которых 500 получали ругу, т. е. регулярную плату. Богатыми были также дворцовые храмы, претендовавшие, как и св. София, на особые милости государя.
Василевсы строили новые церкви, украшали и одаривали старые. Иногда дар в пользу церкви был откровенным подкупом. Зоя, вдова Романа III, купила, например, согласие Алексея Студита на воцарение Михаила IV с помощью 50 литр, врученных патриарху, и 50 литр — клиру св. Софии. Обобравший гробницу Зои Алексей I Комнин приказал вскоре выплачивать в пользу храма, где находилась гробница, значительную сумму из налоговых поступлений, и эта выплата продолжалась в течение нескольких десятилетий. Мануил I даровал всем священникам империи освобождение от одной обременительной подати. В XI–XII вв. церковные владения сплошь и рядом были избавлены от части или от всех налогов в силу льготы (экскуссии), дарованной императором.
Согласно каноническому праву, следовало систематически собирать церковные соборы (синоды) митрополитов и епископов империи, однако вселенские соборы перестали созываться с конца VIII в., а поместные и патриаршие созывались от случая к случаю. Тем не менее и после VIII столетия приезд в столицу (по повелению патриарха или василевса) митрополитов и епископов был обычным явлением; собрания у патриарха живущих в столице митрополитов играли роль постоянно действующего синода — эндемусы.
*
Несмотря на материальную и организационную слабость церкви в Византии, она не была простым придатком государственного аппарата. Ее сила заключалась во влиянии на широкие народные массы. Церковь не раз апеллировала к низам, стремясь с их помощью защитить свои интересы, хотя отцы церкви считали предосудительной опору на низшие социальные слои. Если вмешательство масс в ход дела оказывалось выгодным духовенству, оно объявлялось 'божьим деянием', если же это вмешательство грозило церкви опасностью, его называли 'бесчинством черни'. Архиепископ (митрополит) Кесарии Арефа именует попытки константинопольцев повлиять на исход выборов патриарха «охлодулией» произволом толпы. Тот же Арефа говорил в лицо новому патриарху, что митрополиты откажутся признать его, так как занять престол ему помогла 'беспорядочная толпа лавочников и поваришек, вооруженных палками и дубинками'.
Успеху демагогии духовенства способствовало наличие в византийских крупных городах, особенно в столице, множества всякого рода религиозных фанатиков, паломников и богомольцев, прибывших из дальних провинций империи для поклонения знаменитым святыням. Немало среди них было бедного люда, который, поиздержавшись, нищенствовал и ночевал на папертях и в церквах. Немало было здесь также шарлатанов и проходимцев, ведших торг сомнительными реликвиями и мощами (поэт XI в. Христофор Митиленский высмеивал святош, собравших в свои лари по дюжине рук св. Прокопия и «ровно» четыре черепа св. Георгия). Зная о легкой возбудимости столичного плебса и о влиянии на него незамысловатых лозунгов и религиозных символов, Анна Далассина, мать мятежника Алексея Комнина, потребовала после оставления церковного убежища, чтобы от Никифора III был принесен не маленький, а большой крест: о маленьком люди могли не узнать, а большой виден всем.[2]
Церкви гораздо чаще, чем светской власти, удавалось также, не прибегая к прямому насилию, успокаивать народные волнения. Она неизменно выступала под лозунгом защиты справедливости, помощи слабым и обиженным, борьбы за мир и покой и соблюдение нравственных устоев общества. Церковь устраивала во время голода широко рекламируемые раздачи продуктов, она содержала больницы для бедняков, приюты для сирот, ночлежки для бездомных, дома призрения для престарелых. Некоторые духовные лица перед уходом в монастырь или в пустынь раздавали свое имущество бедным. Епископ Анкиры во время голода в Малой Азии в XI в. пожертвовал все, чем владел, на борьбу с нуждой и эпидемиями. Митрополит Михаил Хониат остро сочувствовал страдавшим от непомерного налогового гнета жителям Аттики, досаждая своими посланиями об этом столичным сановникам; впоследствии он был подлинным организатором обороны Афин от разбоя Льва Сгура, пелопоннесского магната. Долг пастыря, писал один из столпов церкви IX в., собирать и соединять 'разрозненные члены тела церкви Христовой' и изгонять из него недуг, 'рожденный ненавистью'.
Иначе говоря, церковь видела свою задачу в том, чтобы ослаблять социальные противоречия и смирять политические страсти. Ее роль была по преимуществу консервативной, ибо незыблемость сложившейся системы являлась гарантией сохранения статуса самой церкви в государстве. Однако, смотря по обстоятельствам, высшее духовенство могло объявить «недугом» и мятеж против законного императора, и самый курс его политики. Столкновения между василевсами и патриархами были в IX–XI вв. не столь уж редкими и порою острыми.
*
Идея Юстиниана I Великого: василевс и патриарх в содружестве правят один телом, а другой душою подданных — давно стала пустым звуком. Василевс правил один: и «душой» и «телом». Но идея оставалась официальной доктриной, церковь трактовала ее как 'законное право' на независимость от светской власти и, недовольная социальной и политической программой дворца, использовала ее в борьбе с неугодным ей василевсом. Чаще всего она при этом выступала не прямо против его политики, а поднимала шумную кампанию против личных «прегрешений» императора: он — развратник, трехбрачник, ослушник родительских заветов.
Стремясь низложить главу церкви, императоры тоже старались поразить воображение обывателя неожиданным «откровением» — сенсационным сообщением о якобы вскрытых тайных пороках уважаемого церковного владыки. Никто, разумеется, среди епископов и чиновников не мог всерьез поверить, что суровый старец Кируллярий погряз в пороках. Философ Пселл, которому было поручено написать порочащий
