движением перерезала пуповину. Малышка не кричала, только тихонько вздыхала и смотрела по сторонам сияющими глазами. Монахиня опустилась на стул, коснулась пальцами детского лобика и тут же вскочила. Ее вытянутое лицо побелело.
— Чистая, — прошептала она и дрожащими руками завернула Ойну в пеленку.
Потом сорвала с себя заляпанный белый халат и выбежала в коридор.
— Чистая! Чистая! — закричала Минья, поднимая девочку над головой. — Радуйтесь, сестры! Матерь послала нам свое чадо! Позовите настоятельницу!
Захлопали двери, послышались возбужденные голоса, смех. Минью окружили десятки монахинь, к маленькой Ойне потянулось множество рук. Служительницы, прибежавшие позже, становились на цыпочки, чтобы разглядеть личико новорожденной.
— Зорюшка ясная, — с придыханием сказал кто-то.
Сестры согласно заахали.
За спиной Миньи, в лазарете, послышалось сдавленное хихиканье, сменившееся стоном. Никто не обернулся. Ущербная рассудком пьянчужка — мать Ойны — провела ладонями по окровавленному животу, сжалась в комочек, прячась от рвущейся изнутри боли, всхлипнула и умерла.
Воспитывалась Ойна в монастырском приюте, и поначалу ее жизнь ничем не отличалась от жизни брошенных родней сверстниц. Она вставала с зарей, помогала накрыть столы в трапезной, завтракала, вместе со старшими послушницами убирала и мыла посуду. После молитвы начинались уроки: сирот учили грамоте, основам арифметики и географии. Время между обедом и ужином посвящалось уборке, уходу за садом, шитью и вязанию — девочек с самого раннего возраста приучали к труду. Только когда Ойне исполнилось шесть лет, она стала замечать особое к себе отношение. Взрослые монахини смотрели на нее с благоговением, внимательно прислушивались к ее словам. Шалости, за которые других послушниц безжалостно бы выпороли, сходили ей с рук.
Накануне своего седьмого дня рождения разыгравшаяся Ойна уронила старинную вазу керамской работы, подаренную монастырю самим генералом Рубелианом. Ваза с грохотом упала, осколки разлетелись по комнате, и куст синих роз осел в быстро растекавшуюся лужу. Метелочка для смахивания пыли выскользнула из рук, девочка застыла на месте и зажмурилась, надеясь, что ваза каким-то чудом снова окажется целой. Чуда не случилось, и Ойна бросилась к шкафу за тряпкой. На глаза набежали слезы, мешавшие толком рассмотреть сложенные на полках стопки полотенец и простыней.
«Когда Мрийка порвала занавески в приемной, ее посадили в сарай, на хлеб и воду, а Тиру заперли в чулане, в темноте, — думала она. — Только бы никто не зашел! Только бы никто не зашел!»
Вынув из ящика старенькую штопаную скатерть, Ойна насухо протерла пол, и только начала собирать осколки, как краем глаза увидела, что дверь приоткрывается. На пороге стояли настоятельница Самния и ее помощница. Ойна съежилась, желая сделаться совсем маленькой и прозрачной, молясь, чтобы высокие сестры не заметили сжавшуюся в углу воспитанницу.
— Это Чистая, — услышала она. — Надо же, генеральскую вазу разбила.
Мать Самния вздохнула:
— Что ж, пусть пока резвится. Подумаешь — ваза. Не пороть же малышку из-за этого? Пусть играет, милостью Амны.
Сестры тихо прикрыли за собой дверь и удалились.
Ойна опустилась на пол, пытаясь осознать услышанное. Чистая? Святая, отмеченная перстом пресветлой богини? Творящая чудеса, поддерживающая силу в Сердце? Девочка бросила тряпку и подбежала к стоявшему на столике зеркалу. Осколки вазы захрустели у нее под ногами.
— Чистая, — прошептала Ойна, морща облупленный нос. — Не пороть же ее? Не пороть же ее! Не пороть!
Она засмеялась. Чистая! Чистая! Вся навязанная воспитанием сдержанность улетучилась в одно мгновение. Тысяча невидимых иголочек покалывала ее кожу, щекотала ладони и ступни. Ойна подпрыгнула па месте и выскочила в коридор, маленьким смерчем пронеслась по лестнице, выбежала во дворик.
Хохот распирал ее изнутри, когда она собирала в коробочку еще по-весеннему вялых пауков и выкладывала из них узоры на подушках старших послушниц. Беззвучно хихикая, она прокралась на кухню и стянула со стола миску рыбного фарша — кормить уличных котов.
Чередой потянулись веселые дни. Ойна гоняла по коридорам крыс, грызла на уроках маковые сухарики, нарочно путала слова молитв. Вечерами она удирала из общей спальни в сад и подолгу просиживала возле ручейка, перебирая камешки и глядя в неспокойную прозрачную воду.
Все закончилось промозглым осенним утром, когда в монастырь приехала мать Полонна — дама- настоятельница Убарского храма.
Дом Нестора Нурра стоял в самом сердце обширного оврага. Перед фасадом тянулся розовый мраморный портик, в нишах второго этажа виднелись статуи. Тщательно расчищенный двор окружала высокая частая ограда. Стоило путникам приблизиться, как послышался лай и из-за угла дома выбежала стая псов. Помахивая пушистыми хвостами, собаки улеглись рядком вдоль забора.
— Богато живет твой гений, — присвистнул Хёльв.
— А чего бы не жить богато, если деньги есть? — ответил Лэррен. — По-твоему, все художники должны жить в мансардах?
— Может, и не в мансардах, но к чему эта кобелиная орава?
— Наверное, чтобы богатства целее были. Небось и ты завел бы себе охрану, если бы жил в таких хоромах?
Они пошли вдаль ограды, разыскивая ворота. Собаки вскочили и бросились следом, предупредительно рыча и скаля зубы.
— Как ты думаешь, это работа самого Нурра? — спросил Хёльв, указывая на припорошенного снегом гипсового дракона.
Эльф кивнул:
— Это макет монумента, установленного в Верховном Дворце Велерии.
— Ну и ну! — восхищенно протянул юноша. — Ничего не скажешь — мастер!
Вычурная чугунная калитка была заперта на висячий замок, но рядом, на вбитом в землю столбике, покачивался колокольчик. Хёльв несколько раз его подергал, не рассчитывая особенно на ответ. Однако несколько минут спустя в окошке над входом в дом загорелся свет, заскрипели засовы и на крыльцо вышел коротко остриженный скуластый мальчишка в потрепанной шубейке.
— Кто-о-о? — протяжно выкрикнул он, взмахнув фонариком.
— Дворецкий госпожи Арбигейлы. С помощником, — сказал Лэррен. — Прибыли подсобить с приготовлениями.
Мальчишка шумно втянул в себя воздух и, успокоив собак, пошел к калитке.
— Уже? — спросил он, возясь с замком.
— Уже, Биви, уже. Отворяй ворота.
Тот замер, разинув рот.
— Откуда вы знаете, как меня зовут?!
— Не зря у волшебницы не первый годок служим. — Эльф со значением понизил голос.
— Мы еще и не на такое способны.
Хёльв сдвинул светлые брови и кивнул.
— Уж больно строга, — пожаловался он. — Только повод и ищет, чтобы с кого-нибудь шкуру спустить.
— А наш хозяин совсем не такой!
— Пока не такой.
В широко распахнутых глазах Биви промелькнул страх.
— Думаете, это заразно?
— Не исключаю. — Лэррен выразительно подышал на озябшие пальцы. — Может, ты нас все-таки впустишь или так и будем на морозе беседовать?
Мальчишка всплеснул руками, суетливо подхватил гостей под локти и повлек в дом.
Внутреннее убранство особняка было куда скромнее внешнего: голые оштукатуренные стены,
