Профессор вытянул в окно руку ладонью вверх.
– Идёт! – хлопнул Гранкин профессорскую ладонь.
– Свободу Анжеле Дэвис! От Анжелы Дэвис Руки! – громко пропел Иван Терентьевич и плавно тронулся с места.
Портрет обнажённой
«Москва нас встретила хмурым небом, моросящим дождём, и таким порывистым ветром, словно природа забыла, что по расписанию середина лета.
В другое время я бы впала в депрессию, но сейчас со мною был Геральд, и погода не имела значения.
Я даже не заикнулась о том, что мне надо бы побывать на своей квартире. Он повёз меня в «нашу» квартиру. Райончик был замечательный – «тихий центр», если такое определение ещё применимо к Москве. Квартирка была однокомнатная, но большая, и вполне тянула на «любовное гнёздышко»: большая кровать, барная стойка, комод. Да, комод, о котором я только могла мечтать – старый, большой, «бабушкин», с выдвижными ящиками. И как он мог затесаться в такой современный интерьер? Ещё там стоял туалетный столик с огромным зеркалом, весь заваленный косметикой. Такую косметику могла выбрать только я сама. Но в самое сердце меня поразил огромный зеркальный шкаф, весь забитый одеждой. Чтобы купить подобные тряпки, мне пришлось бы спустить все доставшиеся мне в наследство родительские накопления и забыть о платном обучении в институте. Тем не менее, вещи были моего размера и пахли моими духами.
Не скрою, мне было страшно вступать в новую жизнь. Пару раз я всё же ещё набрала Павлика, но электронная баба была неумолима:
– Абонент отключил телефон, или находится вне зоны действия сети.
Тогда я взяла, да и поверила окончательно – я Жанна и мне нравится ею быть.
Завтра вечером я сделаю за неё одно дело.
– Здравствуйте, Жанна Игоревна! – разулыбался охранник, выполнявший здесь роль консьержки. – Вернулись? Одна?!
Я улыбнулась, торопливо кивнула и шагнула в зеркальный лифт.
Я перестала удивляться, что меня узнают незнакомые люди.
Я нажала на кнопку с номером восемь и с замиранием сердца посмотрела на себя в зеркало. Тёмные волосы, белая кожа, родинка над верхней губой. Изабель Аджани в начале карьеры. Вот только осунулась очень за эту ночь – никогда так остро не проступали скулы.
Лифт неожиданно остановился на третьем этаже, и в него впорхнула слегка подрастрёпанная молодая дамочка с лёгким запахом дорогого алкоголя. На ней был только лёгкий халатик, который она на ходу запахнула.
– Ой, Жанка! – закричала она. – Вернулась? Здорово! Мой, представляешь, домой ни с того ни с сего припёрся, а я с Коксиком кувыркаюсь! Вопли, драка, перестрелка! Пока мой придурок Коксика скотчем пеленал, я вырвалась и к Ирке убежала! Отсижусь у неё, пока они не договорятся. – Дамочка опять подхватила разъезжающиеся полы халата. – А ты как? Твой где? Вы же вроде как на месяц отчалили? Поругались?
– Да нормально, – дала я ничего не значащий, универсальный ответ, натянуто улыбнулась и вышла из лифта, благо он остановился на нужном мне этаже.
– Эй, Жанка, заходи завтра вечером! Партия преферанса освежит наши заплесневевшие мозги!
Двери захлопнулись, лифт уехал. И охранник, и соседка вели себя странно. Будто бы я никуда не сбегала от мужа, а куда-то уехала с ним и почему-то вернулась одна. Думать об этом мне было некогда.
Квартира на площадке была одна. Я подошла к огромной стальной двери и вставила в замок ключ, который утром мне вручил Геральд. Красная лампочка мигала вверху – квартира коллекционера находилась под охраной.
Справившись с одной дверью, потом с другой, я ринулась к телефону в прихожей, набрала номер охраны и назвала пароль.
– Вернулись, Жанна Игоревна? – любезно осведомился мужской голос на том конце провода.
– Нормально всё, – невпопад ляпнула я, положила трубку и огляделась.
Ничто, ничто не подсказывало мне, что когда-то в этих хоромах я была хозяйкой.
Утром Геральд выдал мне ключи от квартиры, сказал, что Анкилов в отъезде, а прислуга распущена. Он нарисовал мне подробный план квартиры, на котором крестиком обозначил, в каком месте висят нужные мне полотна. При этом Геральд был сух, деловит и напорист, как командир, отправляющий в бой солдат. Он даже не поцеловал меня на прощанье. Сказал только: «Удачи! Я буду ждать тебя на машине в условленном месте», и потрепал по плечу.
Пока всё шло исключительно гладко. Соседка меня узнала, охранник узнал, никого не удивило моё появление в этом элитном доме. Все были рады меня увидеть. Но ничего, ничего не всколыхнулось в моей бедной потерянной памяти, когда я оказалась в прихожей и осмотрелась. Эти высокие стены, богатая обстановка, запах, особенно запах, напоминающий индийские благовония – всё было чужое и незнакомое.
Мне вдруг припомнилась почему-то снежная горка, и я, маленькая, решившая скатиться, как все мальчишки, на ногах. Простоять не удалось ни секунды. Я падаю, лечу по скользкой поверхности вниз, мне страшно и я хватаюсь за чьи-то ноги. Как оказалось, принадлежали они самому отъявленному хулигану в нашем дворе по кличке Кощей. Он рушится на меня и орёт совершенно непонятные мне слова. Я тоже ору со всей мочи, потому что понимаю: он сейчас ударит меня, может даже ногой. Но Кощей встаёт, хватает меня за шиворот цигейковой шубы, ставит на ноги и говорит:
– Анель, ты совсем ещё сикавошка для такого крутого каталова. Иди вон на ту карусель. Иди, Анель! – Он хлопает меня легонько по заднице.
«Иди, Анель!» И чего только не случается с памятью после черепно-мозговой травмы! Ничто не напоминает мне, что совсем недавно я была в этом доме хозяйкой.
Но думать об этом некогда.
Нужные мне картины висят в кабинете Анкилова. На двери кабинета кодовый замок, но я точно знаю, какую комбинацию цифр нужно набрать, чтобы его открыть. Интересно, откуда Геральд узнал эти цифры? Откуда знает пароль, которым снимают квартиру с охраны? Он убедил меня, что и ключ от квартиры, и всю остальную информацию получил от меня. Ещё до того, как я ударилась головой. Неужели он так уверен, что за год ничего не изменилось?
Но думать об этом некогда.
Замок поддался, я зашла в огромный, пахнущий старыми книгами кабинет и сразу, среди множества висевших на стенах картин, увидела те, которые мне были нужны. Я натянула тонкие кожаные перчатки и начала действовать так, как учил меня Геральд.
Из рюкзачка, который был у меня с собой, я достала нож и, встав на высокий стул, стала аккуратно, по краю полотна вырезать «Портрет обнажённой» из рамы. Резать оказалось очень и очень трудно. Полотно было толстое и поддавалось с трудом. В голову пришла странная мысль, что не будь эта дама такой обнажённой, мне было бы легче кромсать этот шедевр. Неожиданно рука дрогнула, нож сорвался, я пошатнулась и чуть не упала со стула. Захотелось всё бросить и подальше унести ноги из этой крутой квартиры. Может быть, Геральд всё врёт, и это не я, а он сильно стукнулся головой?.. А заодно с ним стукнулась головой и куча народа, которая признаёт во мне Жанну? Я тяжело вздохнула, сосчитала медленно до пяти и приказала себе успокоиться. Если я не возьму себя в руки, Геральда убьют, картину всё равно украдут, и кто-то на наши с ним денежки будет долго и счастливо жить в Америке.
Больше руки у меня не дрожали. Со второй картиной – каким-то мрачным пейзажем, – я справилась в считанные минуты. Я так вошла в раж, что подумала, а не прихватить ли мне ещё пару-тройку полотен, так просто, на безбедную старость, но вовремя вспомнила, что на шедевры нужны заранее найденные покупатели, иначе их не продашь.
Когда всё было сделано, я почувствовала себя героиней. Вот она настоящая жизнь – риск, любовь и опасность. К чёрту Анель, а особенно Павлика.
