– Скажем так, это был человек, одетый как Бубон, накрашенный как Бубон, ростом и телосложением похожий на Бубона. Вот повозка – точно скажу, клоунская. Она у него самодельная, есть отличительные признаки, второй такой не найдешь. Конь... в конях я плохо разбираюсь, красавица. Вроде бы это и вправду Корчагин был. Просто Буб его не хлестал никогда толком. А тут как поддаст хлыстом, тот и рванул во дворы. – Журавель снова потрогал пустую штанину.
– Вот и я говорю, это был не Бубон, – прошептала я. – Толь, ты не знаешь, где он живет? Я видела, клоун часто с тобой разговаривал!
Журавель прищурился и уставился на проносящийся мимо автомобильный поток.
Я достала из сумки пятисотрублевую купюру.
– Убери, – строго сказал Журавель. – Я скажу тебе, где он живет не за деньги, а потому, что Буб любит тебя и считает самой красивой девушкой в мире. А деньги... это большие деньги. Если хочешь, оставь их просто так, не за адрес.
Я кивнула и положила пятисотку в коробочку.
– В общем, это и не адрес даже, – хитро улыбнулся Толя, – а так, направление. В частном секторе, который находится внутри нашего квартала, дом есть на отшибе. Ты его сразу узнаешь, там все отстроились, – вокруг только хоромы кирпичные двухэтажные стоят, – а этот маленький, кособокий. – Он снова потрогал пустую штанину и вдруг сказал мечтательно: – Эх, баян бы мне! Я ведь, Ась, так на баяне играю, что группа «Корни» отдыхает!
– А откуда ты знаешь, как меня зовут? – удивилась я.
– Чем мне нравится наша улица, красавица, так это тем, что все все друг о друге знают, – сказал Журавель и подмигнул мне.
Дом я нашла быстро. Он и правда был маленький, кособокий и одинокий в своей невзрачности среди краснокирпичных монстров с коваными заборами. Маленький дворик зарос цветущей сиренью, которая благоухала так, что у меня заломило виски. Я без труда открыла калитку, запертую лишь на вертушку, и прошла по настилу из деревянных досок, ведущему к дому.
Дверь оказалась закрыта на щеколду снаружи. Я с трудом справилась с ржавым механизмом и шагнула в душные темные сени.
И испугалась.
А вдруг здесь засада? Меня поймают и обвинят в сообщничестве с грабителем банка.
Обозвав себя малахольной курицей, я стиснула зубы и зашла в комнату.
Конечно же, там был полный разгром. Несмотря на то, что в помещении, где находится лишь стол, стул, навесная книжная полка и продавленный диван, беспорядок навести трудно, – разгром был чудовищный. Обои со стен содраны. Сорванные с дивана подушки демонстрировали свое дряхлое, гнилое нутро – кто-то безжалостно вспорол их ножом. Стол перевернут. Книги с полки сброшены на пол. Я нагнулась и подняла одну – это был томик сказок Андерсена с изящной графикой на обложке: пастух и фрейлина склонились друг перед другом в игривом полупоклоне.
А я думала – разгромленные квартиры это штамп и недостаток воображения детективных авторов... Я аккуратно положила книжку на стул, чудесным образом оставшийся стоять на четырех ножках. Наверное, на нем сидел тот, кто руководил этим варварским обыском. Неужели милиции, чтобы обыскать жилище подозреваемого, необходимо сдирать обои со стен?! Мне стало страшно и холодно, словно дом сохранил в своих стенах промозглость ушедшей зимы. Я еще раз огляделась: на книжной полке, будто подстреленной, висевшей лишь на одном гвозде, чудом удержалась кассета. «Бриллиантовая рука» было написано на корешке. Я удивилась: зачем в доме, где нет никакой техники, – даже телевизора, – хранится видеокассета?
Я сунула ее в сумку. Возьму на память о Бубоне. О том Бубоне, который катал меня теплой ночью под летним дождем и объяснял, что такое счастье.
Ни бумаг, ни фотографий в доме не оказалось. Так же как и одежды. Неужели все забрала милиция?
Я зашла в крохотную кухоньку. И обомлела. На электрической плитке, надрываясь, кипел старенький эмалированный чайник. От ужаса я заорала. И тут же услышала, что к дому подъезжает машина.
Назад пути не было. Мне одинаково не хотелось попадать как в руки ментов, так и ... кого бы то ни было. В том, что это не Бубон, я была абсолютно уверена. Окно на кухне выходило в небольшой огород, заросший травой. Я рванула шпингалет вверх, он поддался, и через секунду я уже неслась к невысокому забору, подхлестываемая по икрам молодой жгучей крапивой.
Я быстро шла по Патриотической. Мысли путались в голове, пульс зашкаливал за все возможные медицинские нормы. Зачем я сунулась в дом к Бубону? Кто приехал к нему на машине? Почему в пустом доме на плите кипел чайник?! Разве можно распивать чай в комнате, где вспорот диван и разбросаны книги?!
Мне повезло, что окно на кухне легко открылось...
Чтобы отдышаться, я завернула в кафе «Три толстяка» и села за столик под тентом. Мимо шли беззаботные пешеходы, было время обеда, и большинство людей вышли из офисов, чтобы насладиться ярким солнцем, перекурить, поболтать и перекусить.
Подошел официант.
– Вам как обычно? – продемонстрировал он осведомленность в том, что я постоянный клиент.
– Американо, но с коньяком, – озадачила я его.
Пока он ходил, я вытащила кассету и рассмотрела ее. Зачем взяла?! Я не смогу ее посмотреть, потому что регулярно меняю технику на более новую и давно перешла на DVD диски. Я хотела сунуть трофей обратно в сумку, но неожиданно из него выпал сложенный вдвое листок бумаги.
Я развернула его. Это оказалось свидетельство о смерти какого-то Якушева Григория Акимовича.
Якушев!
От усилий вспомнить, где я слышала эту фамилию, у меня даже лоб вспотел.
Я потерла пальцами виски, но это не помогло. Господи, неужели и правда цвет волос определяет память и мыслительные способности?! Пойду завтра к Марине и перекрашусь, перекрашусь все-таки в серый цвет!
Я положила кассету и свидетельство в сумку, встала и ушла, оставив официанта с подносом в полном недоумении.
Фитнес-клуб «Атлант» встретил меня лязгом железа. По сути, это был жим-зал, а не фитнес-клуб, потому что кругом были сплошные тренажеры и никакого пространства для занятий фитнесом.
Стараясь быть незамеченной, я вдоль стеночки протиснулась к двери с надписью «Массажист». В кабинете, парень мало похожий на Лавочкина, мял клиента, тело которого состояло из сплошных мышц – маленьких, крупных, громадных и очень-очень громадных. Похоже, клиент не замечал манипуляций, которые парень старательно производил с его мышцами, потому что глаза клиента были закрыты, а дыхание с присвистом указывало на то, что он спит.
Увидев меня, массажист изумленно открыл рот.
– Ася! – заорал он. – Басова!! Я ваш кумир!!! То есть, вы – мой!! – Он пальцем ткнул в плакат на стене, где я, мало похожая на себя из-за толстого слоя грима и плакатной улыбки, стояла в конкурсном платье и с короной на голове. – Вы, вы мой кумир! Ася! Басова! Ася! – продолжал скандировать парень.
Клиент на массажном столе на вопли не реагировал, продолжая спать.
– Тише! – попросила я парня. – Я тут совсем не для того, чтобы...
– Автограф!! – взмолился парень и, сорвав плакат со стены, протянул его мне.
Поняв, что от такого рьяного фаната просто так не отделаться, я достала из сумки ручку и поставила закорючку. Массажист поднес плакат к лицу и прижался губами автографу. Это выглядело трогательно и смешно – голый по пояс парень целует мою роспись. Я смутилась и, кажется, даже покраснела немножко.
