кого круче. У кого баба красивее, у кого машина дороже, у кого дом больше. Я на грудь принял немеренно, ну и перепарился малость. Смотрю, на стене в холле плакат висит, а на нем – ты, в короне. То есть круче некуда. Мисс!! Россия! Года, правда, уже черт знает какого, но свежее не было. Я говорю, парни, а вы знаете, что это моя баба?! Парни в хохот. Я разозлился. Говорю, могу доказать. Они мне – врешь, Аська девка с гонором, это все знают, ее еще никому обработать не удалось. Я говорю – спорим?! Они – давай! И поставил я, кукла, на кон все, все свое имущество, деньги, и ... – Он вдруг всхлипнул и потер покрасневшие вмиг глаза, – и «Гелика»[4] своего, ласточку мою, машинку, «холодильничек» беленький свой... э-эх, просрал!! Наутро проснулся, вспомнил о споре, холодным потом покрылся. Дьявол меня за пьяный язык тянул! Но деваться некуда было. Разыскал, где ты работаешь, к счастью, контора такая несерьезная оказалась, что тебя в качестве алиби можно было, как в ресторане на десерт заказать. Обрадовался я. Друганам сказал, где и когда мы встречаемся, приходите, говорю, полюбуйтесь, как мы с Аськой под одеялом кувыркаемся. Представляешь, как я обрадовался, когда ты согласилась?! Ведь и мне выигрыш полагался – триста тысяч евриков. Три «Гелика» можно купить, «холодильничков» беленьких... Э-эх! Я как дурак, пятнадцатого помылся, побрился, зубы дезодорантом побрызгал, к педикюрше сходил и даже волосы из ушей выстриг! Люкс снял, сижу как дурак с мытой шеей. Вижу, без трех минут пять уже, то есть – хренушки вам, Яков Понкратьевич, а не три «холодильничка»! И своего-то, лапочку, зайку, лялечку, придется отдать, и все, все другое, что непосильным трудом нажито тоже! Я, кукла, тебя в тот момент такими словами назвал, что цветочки в вазоне вмиг скукожились. В общем, когда я понял, что ты не придешь, я принял единственно верное на тот момент решение.
– Вы сымитировали собственное убийство?
– Правильно, кукла, мозги в твоей фарфоровой голове есть. Ствол у меня всегда с собой, а к шампанскому я фрукты какие только не заказал! Так что я гранатовым соком одежду измазал, пиджак прострелил и лег в живописной позе. Я рассудил так: друганы мои в номер сунутся, увидят меня на полу с простреленной грудью, и деру дадут. Они парни с такой биографией, что проверять, жив ли я, оказывать первую помощь и звать людей, обезображенных погонами, не будут. Они из гостиницы так деранут, что никто их и не заметит и не догонит. Черным ходом уйдут, по воздуху улетят, растворятся как аспирин упса в стакане воды. Только в номер вдруг первой мочалка какая-то сунулась, горничная, наверное. Поорала и убежала. Потом парни мои пришли. Слышу, шепнули «шухер!» и потом топоток легкий по коридору раздался, – улепетнули. Мой расчет оправдался. Я не стал ждать, когда мочалка с охраной примчится. Я в окно выпрыгнул, благо, в жару оно было открыто, выходило в безлюдный дворик, и меня никто не увидел. Второй этаж дал шансы моему телу остаться без переломов. Кое-как добрался я до старой, заброшенной дачи своей бывшей жены. Там все это время и кантовался. По радио услышал, что в тот день, примерно в то же время, когда я из гостиницы бежал, кто-то банк в наряде клоуна грабанул. Ну и подумай теперь сама, кукла, в каком я положении! Вооруженный грабеж – самая, что ни на есть моя родная статья. То есть, менты не лохи, сообразят, что живой я, раз тело ушло. И точно заподозрят, что к ограблению я как-то причастен, особенно если пронюхают, что в вашем агентстве я алиби заказал. А теперь, кукла, сообрази, что друганы мои тоже не дураки. Поняли, небось, что я надурил их, и тоже носятся за мной по городу, чтобы забрать у меня все, все, что нажито непосильным трудом и «Гелика» моего, ласточку, лялечку... – Он неподдельно всхлипнул и затушил сигарету в блюдце, которое я подставила. – Так что во всем виновата ты, кукла. Ты меня погубила, ты меня и спасать будешь.
– Я?! Как?!! – Я одно поняла – убивать он меня не будет. Это придало мне сил, я налила ему кофе, и себе кофе, и еще одну чашку кофе – непонятно зачем и кому, видно, нервы все же сдали немножко.
– Как-как! – Подъяблонский по-хозяйски огляделся, встал и пошел осматривать квартиру. – Кров мне дашь, вот как. Я к вам пришел навеки поселиться! На даче меня рано или поздно найдут. А к тебе ни менты, ни друганы мои не сунутся. А чего им сюда соваться-то?! Они же уверены, что ты со мной ни в какой связи не состоишь. Что по пьяни я ляпнул фигню, а теперь не знаю, как выкрутиться. Короче, живу я тут как минимум до тех пор, пока не найдут, кто банк грабанул. А там посмотрим... Кстати, прокорм ты мне тоже обеспечишь, я без бабла и без одежды. Пиджак простреленный, рубашка в гранатовом соке, брюки порваны. Вот, с дачи прихватил дрянь попугаистую, – он брезгливо оттянул оранжевую штанину. – Да еще так, по мелочи кое-что в чемодане лежит. Так что, живу я тут, девочка, и баста, пока не придумаю, что мне, бедолаге, делать.
– Это невозможно. – От возмущения у меня пересохло в горле.
– Почему? – искренне удивился Яков. – Ты ведь одна живешь!
– С бабушкой, – соврала я.
– Врешь, одна. Бабка твоя померла три года назад, я узнавал. Ты не бойся, я тебя пальцем не трону, на фиг мне твоя красота неземная сдалась?! Мне бабы сочные нравятся, в теле. А к твоим маслам я искренне равнодушен.
Положение становилось катастрофическим. Впрочем, оно было гораздо лучше, чем если бы Яша собирался в порыве гнева расправиться со мною физически. Я решила пока не сопротивляться и молча ходила за ним из комнаты в комнату.
– О! – Яша остановился посреди гостиной, в которой стоял рояль. – А что, мне здесь нравится! И диванчик удобный и музыкой позаниматься можно. – Он открыл крышку рояля и одним пальцем сыграл мелодию «Черного бумера». – Хороший инструмент, – похвалил он. – И цвет необычный.
Бабка на афише выпучила глаза.
«Бабуль, ну прости! – взмолилась я мысленно. – Это чудовищное недоразумение! Я его выгоню! Не сразу, но выгоню!!»
– О, и бабца симпатичная! – кивнул Подъяблонский на афишу. – Такие мне нравятся! Красивая, в теле, и образованная, сразу видно. Ишь ты – Мариэтта Евграфова! Значит так, – я тут живу! Здесь меня ни один хрен не найдет, если ты, кукла, кому не сболтнешь нечаянно. А ведь ты не сболтнешь, я знаю! – Он захохотал. – Верно я говорю?! – Он ткнул меня пальцем в живот. От неожиданности я согнулась, закашлялась и еле выдавила:
– Верно. Только ко мне гости заходят... иногда.
– Это тот хмырь патлатый, что ли? Начальничек твой? Ну, как зайдет, так и выйдет. Главное, ты языком своим не мели, и все будет окейчик. Я тут инкогнито, поняла? – Он показал мне козу. От страха у меня подкосились коленки.
– Поняла, – еле смогла сказать я.
– Вот и ладненько. Ты молодец, кстати. Я думал, у тебя тут гораздо хуже! А ты не бедствуешь, и уют поддерживаешь! Пыль только плохо трешь, ну ничего, я тебя научу чистоту наводить.
Жить, и бояться в своем собственном доме было противно. Я выше подняла подбородок и подмигнула бабке.
– Где душ? – любезно осведомился мой постоялец.
– Там, – кивнула я на дверь в коридоре. – Полотенце не дам, тут не гостиница.
– А и не надо, у меня свое есть! – Весело насвистывая, Яша пошел в ванную комнату, прихватив с собой потрепанный чемоданчик.
Дворец Спорта оказался огромным зданием с множеством длинных переходов и крутых лестниц, соединяющих огромные залы. Мы с Нарайяном устали, вспотели и запыхались, бегая по этажам и разыскивая хоть кого-нибудь, кто мог бы нам рассказать о наделавшем шуму показательном бое между Джерри Зверем Канниганом и Сергеем Щитом Дьяченко.
– Все, перекур! – Нара резко остановился на лестничной площадке, у окна. Он выплюнул жвачку и достал сигареты. – Гнилая это затея, Аська! Даже если мы разыщем кого-нибудь, кто ради нас согласится напрячь свою память, вряд ли он что-то вспомнит. Ну представь: зал огромный, зрителей тысячи... Пошли отсюда!
– Лавочкин сидел в первом ряду! – попробовала возразить я. – Один на четырех пустых креслах!!
– Фигня, – отмахнулся Нара. – Все равно никто ничего не вспомнит. Да и зачем он сдался нам этот Лавочкин?! Денег он нам не должен, ну пропал и пропал, фиг с ним. Пусть его Дашки-Наташки ищут!
– Но он же даже фотомонтаж у тебя не забрал! А жена его думает, что он мог повеситься из-за проигрыша кумира.
