– Пятьсот, – прощупала она почву, но я не сдался.
– Четыреста восемьдесят, больше не могу, – сказала она.
– Я тоже не могу, – я протянул ей деньги, без мелочи ровно четыреста восемьдесят рублей.
Я спрятал розы под куртку и начал заучивать текст.
«Я знаю, что ты ненавидишь цветочки, но мужики, когда мирятся, дарят цветы. Поэтому получи свою порцию и только попробуй спустить меня с лестницы. Я с тобой справлюсь, скручу, свяжу, и останусь жить рядом с тобой. Я знаю, что все, что я могу тебе дать – все равно всегда мало. Я знаю, что ты без меня проживешь. Я знаю, что все теплые слова для тебя – слюни и сопли, поэтому я не буду их говорить. Хочешь, поедем в Марбелью, ведь что может быть круче...»
Это был не очень хороший текст, но другого я придумать не мог и выучил этот, как трудный урок. Пока коньяк еще бродил по мозгам, я решил к ней поехать.
«Я знаю, что ты ненавидишь цветочки, но мужики, когда мирятся... поэтому получи свою порцию... скручу, свяжу, но останусь жить рядом...»
Я твердил про себя это, пока ехал, я не хотел бы сбиться при ней, потому что если собьюсь, то сначала уже не начну.
Дверь открылась, и в темноте коридора обозначился ее высокий силуэт.
– Я знаю, что ты ненавидишь цветочки, но мужикам когда хочется, скручу и свяжу, только попробуй спустить меня с лестницы, слюни и сопли – получай свою порцию! – Я с размаху прямой правой воткнул ей букет в лицо. – Хочешь, поедем в Марбелью, – вспомнил я, – только мне не фиг там делать.
– Ой! – вскрикнул силуэт мужским голосом. – Больно шипами по морде!
Из этого я понял только одно – у Беды в квартире мужик. Я не стал долго думать на эту тему, просто размахнулся и вмазал ему свободной левой рукой туда, куда только что сунул цветы. Послышался грохот и дружный женский визг. В коридоре зажегся свет, там обозначилась толпа народа, среди которой не было Элки. На полу, с изумрудного цвета лицом, лежал Женька Возлюбленный, на груди у него красовались три бордовые розы. Над ним склонилась Салима в красном фартуке, рядом стояла крупная женщина восточной наружности и с нескрываемым ужасом смотрела на меня.
– У нас нэчэго брать, – еле слышно, с акцентом, сказала она.
Я понял, что она приняла меня за грабителя, и попытался отшутиться:
– Кроме дэвичьей чэсти.
Она пронзительно завизжала.
– Не бойтесь, я не причиню вам вреда, – попытался я перекричать ее визг.
Женька открыл глаза, и я понял, почему у него такое ярко зеленое лицо: кто-то заботливо обработал его раны зеленкой.
– Женя, – сказала Салима, когда Надира оборвала свою песню, – тебя опять избили. – Она утерла его нос красным фартуком и сказала Надире:
– Это муж Элкин, не бойся. И чего вы тут не поделили?
– Муж? – привстал Женька. – А говорил, учитель!
От всего этого у меня голова пошла кругом.
– Где Элка? – рявкнул я. – Как ты здесь очутился?
Женька сел, потер затылок, потрогал разбитый нос, из которого алой струйкой на зеленый подбородок бежала кровь.
– Пропала Элка, – сообщил он тоном, каким говорят, что несовершеннолетняя дочь не пришла ночевать домой.
– В смысле?
– Приехала ко мне туда в шесть, как только стемнело, сказала «У меня поживешь», увела, в машину посадила и сюда привезла.
– Да, – засмеялась Салима, – Женечку сюда привела и говорит: «Вот, знакомьтесь, опасный преступник, за убийство сидел, теперь у меня жить будет!» Только какой же он опасный, если его все время бьют?! – Она опять утерла уголком фартука кровоточащий Женькин нос.
– Где Элка? – спросил я, стараясь быть терпеливым.
– Да ух ты господи, пропала! – Женька попытался встать на ноги, но не удержался и съехал по стенке вниз. – Пошла погулять с собакой и нет ее уже часа три.
Ясно, Беда решила попугать девушек очередным уголовничком, а сама смотала удочки, в надежде, что ташкентские девицы в панике съедут с ее квартиры, и дай бог, умотают в свой Ташкент. Как же она могла, не предупредив меня, распорядиться, что делать с Женькой!
Я поднял с пола темные розы и прямо в ботинках прошел в квартиру. Перешагивая через баулы, я добрался до кухни, нашел там трехлитровую банку и сунул в нее цветы.
– Все бы ничего, – приплелся за мной на кухню Женька, – только ушла она в домашних тапочках, без шапки, и одета налегке!
– Она всегда налегке, – отмахнулся я от него. – К подруге поехала.
– С собакой? – удивилась Салима. Надира так и стояла в коридоре, словно каменная баба. Она меня боялась.
– С собакой. На машине.
– Не, – замотал головой Женька, – вон машина ее под домом стоит. Она меня на ней сюда привезла.
Я выглянул в окно, старенькая «четверка» стояла у подъезда. Я вытащил сотовый Ильича и набрал номер мобильного Беды. «Абонент временно недоступен», – сообщил равнодушно-услужливый голос.
– Абонент временно недоступен, – вслух повторил я для всех. – Да не волнуйтесь вы, Элка абсолютно безбашенная особа, она может в одних тапочках, с собакой, на такси укатить ночевать к подруге!
– Ну, тебе, наверное, лучше знать! – беспокойство испарилось с Женькиного разбитого лица.
– Мальчики, кушать?! – засуетилась Салима у печки.
– Неплохо было бы, – оживился Возлюбленный. – Неплохо.
Но мне не захотелось составить им компанию. Мне вообще ничего не хотелось. В коридоре я отодвинул изваяние-Надиру и вышел из квартиры.
– Эй, а мне что делать? – крикнул Женька мне вслед.
– Сиди тихо, кушай и не высовывайся. Жди Элку. Надеюсь, она знает, что делает.
Я хотел поехать в сарай, но по дороге передумал, представив, что полночи мне придется топить буржуйку, а потом мерзнуть в плохо прогретых стенах. Я приехал в квартиру к Ильичу, час провалялся в его джакузи, и завалился спать на просторном диване, не воспользовавшись постельным бельем.
Пару раз я набирал номер Беды, но автоматическая дама сменила репертуар, заявив, что «абонент отключил телефон». Я набрал ее домашний, но Салима, взявшая трубку, вздохнув, сказала, что Эллочки дома нет, что она первый раз не ночует дома.
Я поразмышлял над этим фактом и решил, что Беда завела любовника. Он был на машине и забрал ее от подъезда в тапочках и с собакой. Она завела любовника, и это ее ответ на мой геройский прыжок с балкона. Черт с ней. Нужно только забрать собаку. Это моя собака.
Проверки все-таки нагрянули.
На следующий день заявилась шумная комиссия из районо, и меня колбасили по полной программе: акты проверки, отчеты, прочие важные бумаги. Мне было простительно чего-то не знать или не ведать: ведь я же все-таки и.о. К полудню я обезумел, пошел перекусить в буфет и встретил там Ритку, которая брезгливо ковыряла манную кашу в тарелке.
– Ну, как? – кисло спросила она.
– Повешусь, – ответил я.
– Я тоже, – кивнула она. – У нас все на ушах, ищут твоего бомжа, ориентировки на каждом углу. С сегодняшнего дня объявлена операция «Сигнал», прочесывают все подвалы, чердаки и теплотрассы. Странно он как-то сбежал. По черной лестнице. Про нее только свои знают, и то, там дверь редко бывает открыта, только когда мусор выносят в контейнеры. – Она посмотрела на меня своими сверлящими глазами, и мне стало нехорошо. – И ведь кто-то на машине его там поджидал. Кто? Ведь не дружки же бомжи!
