Лейтенант Свинарь вдруг поднял руки вверх. Женька руки опустил, свесив их вдоль тела длинными плетьми.
– Ведь говорила же, лучше сразу отпусти! – Элка явно была довольна. – Давай за руль, Фантомас! – крикнула она Женьке и добавила, обратившись к лейтенанту:
– Очень тебя прошу, Свинарь, забудь о том, что ты видел и не передавай по рации про наш прощальный кортеж!
Лейтенант кивнул так, что фуражка слетела с его головы и упала на утрамбованный снег.
Остаток пути мы преодолели без приключений. Здание РОВД окружал редкий лесок, и я попросил Элку припарковаться со стороны черного входа, где не было освещения, и росли пушистые елки. Мы виртуозно проехали между сугробами, для конспирации выключив фару. Я выскочил из машины и приказал Плюшко и Возлюбленному пересесть в «аудюху». Александр Григорьевич неохотно расстался со своим автоматом, с грохотом швырнув его в гроб, на кучу оружия. Цыгане сидели тихо и выглядели очень испуганными.
– Вести себя тихо! – приказал им Плюшко.
– Это произвол. Я буду жаловаться! – завел опять старый цыган, но Плюшко снова пообещал заклеить ему рот. Мы закрыли автобус, и с трудом разместились в сплющенном салоне «селедки».
Элка нажала на газ, и мы поехали.
– Стой, – сказал я, когда мы отъехали за квартал. Звонить по мобильному я не рискнул, поэтому разыскал телефон-автомат и набрал номер дежурного. Телефон не отвечал. Я дал отбой и снова набрал хорошо знакомые цифры районного отделения милиции. Опять никакого ответа. Я уже было признал провал операции, как на том конце кто-то взял трубку. Но вместо привычного: «Дежурный слушает!» повисло молчание. Такого финта от родной милиции я не ожидал.
– Эй! – крикнул я. Как оказалось, корзинка с сюрпризами этой ночью еще не иссякла.
– Эй! Дежурный! Есть кто у телефона?!
– У телефона одна Сапта есть, – неуверенно ответил высокий, полудетский голос.
Я чуть не выругался прямо в трубку. Дондук Сапта, как мне рассказывала Ритка, был тувинец по национальности, в милиции работал недавно, плохо знал русский язык, и отличался редкой... мягко говоря, несообразительностью. То, что у телефона «одна Сапта» означало, что наша блестяще проведенная операция по захвату наркопритона и целого склада оружия была пустой тратой времени.
– Слушай, Сапта, – взмолился я, – хватай дежурную опергруппу и гони к черному входу. Там, в елках, стоит ритуальный автобус, в нем гроб с оружием, наркотиков на миллион, и цыгане, которые всем этим торговали...
– Подождите, Сапта пишет! Ёлки, ружья, автобуса, гроб, цыгана...
– Шуруй быстрее, Сапта, миленький!
– Шуруйбыс, Сапта, маленький...
– Уйдут цыгане! – заорал я.
И снова повисла тишина.
– Эй!
– Сапта дежурная.
– Хватай опергруппу и к черному входу! Там автобус ритуальный. Тебе премию дадут!
– А цыгана живая?
Я вспотел.
– Была живая.
– А гроб зачем?
– Так автобус ритуальный!
– А елка зачем?
– А как без елки?
Сапта замолчал. Я подумал, а не позвать ли мне Плюшко, может, он силен и в психологии тувинцев?
– Так ты идешь, Сапта?! – спросил я эфир без всякой надежды на ответ.
– А кто говорила?
– Фантомаса.
Я бросил трубку. Будь, что будет. Все, что смог, я сделал.
– Куда едем? – спросила Беда, когда я обессилено плюхнулся в машину.
Я пожал плечами. Я устал думать, стрелять, говорить и шутить. Мне даже не хотелось вести машину, и я был искренне рад, что за рулем Беда. У меня сильно разболелась нога. Так сильно, что я бы не отказался от какого-нибудь обезболивающего.
– Куда едем? – повторила Беда.
– Там Салима волнуется, – подал голос Возлюбленный. – Девочки не спят. Поедем, успокоим!
Элка пожала плечами, и мы поехали.
– По-моему, это дело надо обмыть, – сказала Беда, когда мы остановились у ее дома.
– Я не пью, – чересчур поспешно выпалил Александр Григорьевич.
– И я не пью, – поддержал его я.
– А я пью! – возвестил вдруг Женька и тихо добавил:
– По-моему, мы чудом остались живы!
– И я пью, – Беда вышла из машины и захлопнула дверь. – Раз уж жива осталась.
Я тоже вышел и с чувством острой горечи осмотрел свою «селедку». Кузовного здесь на гораздо большие деньги, чем стоит сама машина. Придется Панасюку и правда пообещать золотые горы. Куплю только краску, шпаклевку, малярный скотч, с остальным он справится.
– Господа! – без автомата Плюшко снова заговорил светским тоном. – Я могу сходить в киоск за бутылкой.
– Пошли, – усмехнулась Элка. – У Салимы и Надиры в баулах все есть. Даже водка.
Мы гурьбой зашли в подъезд. Я вспомнил, что оставил кейс в машине, но решил – черт с ним.
Не успела Элка позвонить, Салима открыла дверь. Она открыла дверь, увидела нашу компанию и, по- бабьи всплеснув руками, затараторила:
– Мальчики! Как я волновалась! Глеб! Что с вашим лицом? Опять пуля? Эллочка! Ты вернулась?! Слава Аллаху! Я же говорила, что все будет хорошо! А где песик?
– В надежном месте! – я отодвинул ее и вошел в квартиру.
Испуганной тенью из коридора в комнату метнулся крупный силуэт Надиры. Не удержавшись, я показал ей «козу». Надира зажмурилась и прижалась к стенке, как делают это в фильмах особо женственные героини. Визжать она не стала, и я сказал ей «Спасибо», отчего она плотнее вжалась в стену.
Элка скинула свою дубленку, тапочки, и посиневшими ногами протопала на кухню, довольно уверенно лавируя между баулами.
– Александр Григорьевич Плюшко, бывший старший научный сотрудник, – Плюшко схватил Салиму за ручку и припал к ней долгим поцелуем. Салима зарделась, Женька нахмурился зеленым лицом. Плюшко отлип от Салимы и протянул ему руку:
– Плюшко, бывший старший, бывший научный... Мы ведь так и не познакомились. Вы так вовремя пришли мне на помощь! Представляете, Глеб, когда старый цыган понял, что я пудрю ему мозги, гоняя по ночным улицам в поисках угнанного джипа, он меня чуть не убил. И вдруг мимо нас медленно, без фар, проезжает «Прощальный кортеж» по направлению к его дому. А там калитка открыта. Цыган бросился к дому, а ваш друг меня посадил в автобус, и мы обсудили, как будем действовать дальше. Я, конечно, опешил немного: ритуальная машина и ваше лицо зеленое в ночи – не для слабонервных! Но... большое вам человеческое спасибо! – Плюшко схватил худыми ручонками лопатообразную лапу Возлюбленного и затряс ее с энтузиазмом старого, доброго знакомого. – А вас как зовут?
– Возлюбленный, – буркнул Женька, – Бывший заключенный.
– Что вы говорите? – удивился Плюшко и отпустил его руку.
– Женька у нас терпеть не может, когда к его женщинам пристают всякие нахалы, – вышла из кухни Беда. – Он их просто мочит. Слушайте, а что за разгром на кухне? Дырка какая-то в стене... Вы что, тут так
