– И как ты меня нашел?
– Позвонил Нэльке.
– Ты знаешь ее телефон?
– Во-первых, у меня твой мобильный, а там все телефоны. Во-вторых, Нэлька – соседка Элки, и я всегда могу ее найти.
– Ах, черт, ну да! – судя по звуку, он ударил себя ладонью по лбу. – Вы же с Элкой того, на ножах вроде были... Помирились?
– Что-то вроде того.
– Она баба правильная, – не очень уверенно сказал Ильич. – Хоть и резкая.
Какой-то он был сегодня странный, Ильич. Не матерился, не стал сразу пить водку, не поинтересовался как дела в школе. Я открыл глаза и в упор посмотрел в его розовое, отдохнувшее, излишне простецкое лицо. В его хитрые, бегающие глазки. Я давно заметил, что именно на таких простецких лицах бегают именно такие хитрющие глазки.
– А почему ты не спрашиваешь, как дела в школе? – спросил я его.
– Ты бы и так сказал, если что не так!
– Опять труп.
– Здрасьте, жопа! – подлетел Ильич с кресла как упругий мячик. И схватился за сердце. – Чей?! – побелевшими губами прошептал он.
– Вчера на церемонии награждения убили физрука из десятой гимназии. Вышел покурить на улицу, и... точно так же – выстрел в спину. Физрук молодой, светловолосый, высокий, чем-то похож на Грибанова.
– Фу, слава богу, – Ильич с размаху рухнул в кресло так, что тонкие никелированные ножки накренились и он чуть не опрокинулся назад. – ...ть! ...ть! ...ть! Зачем ты так говоришь – опять труп?!!
– Так труп же! И убит точно так же!
– Так не у нас же! Мы то тут при чем?
– Ни при чем, – хмуро согласился я.
– Вот и пусть менты работают, следователи расследуют... а мы тут ни при чем!
Я вдруг разозлился. На себя в первую очередь. Мне пришла мысль, что, таская физрука на лавочку и обратно, а потом сбежав с места происшествия, я поступил так, как советовал когда-то Ильич: «за ноги его, и на улицу!» Я разозлился, снова закрыл глаза и сказал:
– Ильич, на твой телефон звонят какие-то ублюдки и угрожают!
– Кому? – снова перешел на шепот Ильич.
– Думаю, что тебе. Это твой телефон! – Я услышал, как он шумно сглотнул.
– И... что они говорят... мне?
– Отдавай то, что взял, или заключай договор. Что ты там опять взял? Какой договор?
– Ой, Петька, ерунда это все! Не обращай внимания! – шеф ненатурально изобразил беспечность.
– Да я и не обращаю. Не хочешь, не говори.
Я встал. Что-то пропала охота у меня отдыхать и смотреть канкан. Оставался последний вопрос, ради которого я и пришел.
– Слышь, Ильич, что там у нас с оборудованием школы противопожарной системой? Вроде, сроки уже поджимают, а ты мне ничего не сказал. Вроде, как проверки на носу, а я ничего не знаю. И деньги давно выделены.
– Какие сроки? Какие проверки? Какие деньги? – Ильич из розового стал белым. – Кто тебе это сказал?
– Папочка в сейфе лежит. Там бумага о том, что деньги выделены. Я так понял, что ты остановился на услугах фирмы «Эталон». Там гораздо дешевле и страховка входит в сумму. Скажи мне, что дальше нужно делать, я сделаю. Да и Дора копытом бьет, спрашивает, где противопожарка?
– Дора Гордеевна? – из белого Ильич стал бледно-голубым. – Дора тебя об этом спрашивала?!
Мне захотелось дать ему нашатыря. Наверное, он и правда болен, раз так лихо меняет цвета.
– Ну да, говорит, проверки вот-вот.
– Петь, слышь, ты эту папку спрячь, сожги, уничтожь, – шепотом попросил Ильич.
– На фига? – удивился я.
– Я тебе потом все расскажу. Точно Дора об этом говорила?
Я заржал.
– Вряд ли я мог ее с кем-нибудь спутать.
Ильич помассировал себе виски.
– Спрячь папку, Петь!
– Глеб.
– Глеб! – он опять схватился за голову. Наверное, он, и правда, болен.
– Гипертония? – спросил я, собираясь уходить.
– У меня почки, – простонал Ильич и перебросил руки с головы на поясницу.
– У меня тоже, сначала тараканы, потом мыши. Записывать надо.
– Что-о?!
– Что с сигнализацией-то делать? Вломят нам по первое число.
– Глеб, никаких сигнализаций пока. Проверок не будет. Дору посылай. – Ильич лег на бочок, подтянул к подбородку колени, накрылся одеялом, вызвав у меня приступ жалости и доверия.
– Понял, отстал, – пожал я плечами и ушел.
Элка шлялась по дому в моем длинном свитере на голое тело и босиком. Может, это было и сексуально, но я не рискнул ее шлепнуть по попе, как сделал бы это пришедший с работы законный муж. То, что Элка стала такой домоседкой, с одной стороны меня радовало, с другой пугало. Зная Беду, можно было предположить, что она или заболела, или сошла с ума. Может, конечно, Беда рассчитывала найти в квартире кейс, но где у нее гарантия, что я не унес его с собой, пока она дрыхла?
Элка шлялась по дому в длинном широком свитере, ступая босыми ногами по паркетному полу, и вызывала своим несчастным видом у меня почти жалость. Я понюхал воздух – в квартире странно пахло. Будто долго размораживали рыбу и квасили капусту.
– Ужинать будешь? – спросила Элка. Я огляделся, чтобы убедиться, что в квартире никого нет, и она сказала это мне.
– Ты приготовила ужин? – удивился я.
– Борщ, – кивнула она. – Ты же просил.
Я ущипнул себя за ухо. Этот глюк был почище, чем тот, когда я обкурился и угнал «Ланцер» с правым рулем. Значит, семейный ужин. На первое – борщ, на второе – рыбный пирог. Я пошел на кухню на цыпочках, боясь спугнуть нестойкий мираж, опасаясь проснуться. На кухне Элка, неумело орудуя поварешкой, налила в тарелку нечто действительно похожее на борщ. Пахло немного странно, но я смело зачерпнул ложкой красное варево. Элка села напротив и, подперев рукой подбородок, внимательно смотрела, как я глотаю. Как я пытаюсь проглотить.
Я справился. Я почувствовал Элкин борщ в желудке, и теперь мне предстояло решить трудную этическую проблему: похвалить Беду за первый в нашей семейной жизни ужин, или дать ей понять, что пища – не лучший способ сводить со мной счеты. В любом случае выглядеть дураком мне не хотелось.
– Неплохо, – сказал я осторожно.
– Старалась, – кивнула Элка.
– Только рыбу в борщ не кладут. Особенно мелкую, речную. И свеклу чистят.
– Да?! – Элка мизинцем подхватила очки и уставилась в мою тарелку. – А мяса в холодильнике не было. И свеклу в рекламе всегда нечищеную режут.
– А посолить?
– А на фига солить, если капуста кислая?
Я кивнул. И правда, на фига солить, если кисло. Интересно, где она нашла у Ильича кислую капусту? Вроде, он не квасил.
– На балконе бочонок стоит, – прочитала Элка мои мысли, – ему Нэлька квасила. И вообще, не нравится,
