– Да. Семь человек избиты, связаны, усажены в катафалк и подброшены к районному отделению милиции. Но главный кадр дня – гроб с оружием! В мешке – наркоты на три миллиона рублей. Цыгане перепуганы, и рады, что оказались в милиции. Все дали признательные показания по факту торговли наркотиками и оружием.
Установлен владелец ритуальной машины, но у него алиби: всю ночь он играл в преферанс с друзьями и проиграл даже гроб. Когда друзья спустились за призом, автобуса на месте не оказалось.
Я заржал.
– Но это не все. – Беда одним глотком осушила бокал, безжалостно проглотив веселого зайчика. – Это не все. В аэропорту того же города Сибирска, этой же ночью, но раньше, произошла грандиозная драка, в которой пострадали два парня-студента. Их избил какой-то громила, внешность которого парни описать не смогли.
– Не смогли?
– Парни в больнице с черепно-мозговыми. Врачи говорят, будут жить, но вряд ли чего-нибудь вспомнят в ближайшее время.
– Про кейс?..
– Ни слова.
– Зато в этом же городе Сибирске, некто маленького роста блондин учинил разборки с бывшим местным авторитетом Алексеем Гоном, проживавшем в элитном доме на окраине. Гон давно обзавелся легальным бизнесом, но разборки, скорее всего, связаны с его криминальным прошлым. В результате Гон получил перелом основания черепа, а у его секретаря Чена сломаны шейные позвонки. Оба в бессознательном состоянии и прогнозы врачей неопределенны.
– Их уложил маленького роста блондин?
– Так описала нападавшего жена Гона – молоденькая девушка. Она же сказала, что преступник ушел через окно. Охранник тоже подтвердил, что убийца невысокий, худой блондин.
– Про кейс?
– Ни слова.
– Надо же так насолить жене, что та отмазывает убийцу собственного мужа!
– Парень с вахты, похоже, тоже не прочь ей поспособствовать.
– Думаешь? – Меня удивил ход ее мыслей.
– А что еще думать? – Она замолчала, и я опять плеснул ей коньяк. Мне понравилось, как она ловит зайчика, как глотает его, а он не сдается до последней капли.
– Про кейс?
– Ни слова.
Я встал и прошел в комнату. По легкому разгрому, который царил в квартире, я понял, что кейс она искала и не сочла нужным скрывать это.
– Что будем дальше делать? – Элка подошла сзади и, словно собака, положила подбородок мне на плечо.
– На твой счет должны упасть деньги от Сазона. Дамы из твоей редакции сдохнут от зависти, если ты проведешь Новый год в Испании.
– Не сдохнут, – проскулила она и прижалась всем телом к моей спине. – Самый лучший Новый год в Сибири. Тут снег и елки первозданной красоты.
Я вдруг подумал: верная гарантия, что она не высунет нос из этой квартиры – это ее уверенность, что кейс спрятан где-то здесь.
– Что мы будем дальше делать?
– Через неделю начнутся каникулы. Может, и мне, наконец, ознакомиться с планировкой своего дома в Марбелье?
Она отлепилась от моей спины, зашла спереди, и влепила мне в лоб:
– Ты хочешь удрать?
– Не забывай, у нас еще один труп.
– У нас?
– Я не понимаю, что происходит! Я не знаю, что будет дальше! Я не могу повлиять на события! Я боюсь, что Лильку уличат во лжи, что кто-нибудь видел, как я таскал на себе физрука... В конце концов, я боюсь охоты на кейс и понятия не имею, что с ним делать.
– Ты его спрятал? – сладко спросила Беда.
– Он в надежном месте.
Она поскучнела, ушла на кухню и, кажется, налила еще коньяка.
– Что-то давненько нас не трясло, – сказала она, вернувшись.
Зачем она это сказала? Может, потому что ее саму колотил озноб?
– Алтайские боги перестали сердиться, – дал я популярный в народе ответ. Никогда не видел, чтобы Элку трясло. Я решил прекратить это дело, схватил ее в охапку и сжал, чтобы она не вибрировала. Беда замерла, и от моего дыхания у нее запотели очки.
– Не дыши, – попросила она.
– А ты не трясись.
– Это от страсти.
Зря она так сказала, потому что я понял это буквально. Диванчик у Ильича оказался совсем хлипкий: модный, узкий, на тонких металлических ножках. Зато покрывало было просто роскошное. Мы прогнали с него Рона, стащили на пол, и устроили такое, что соседи энергично забили по стояку.
– Перед смертью не надышишься, – сказала Элка, отлепив от меня, наконец, свое длинное тело. – Ну, говори, где ты спрятал кейс?
– Я так и знал.
– Что?
– Что просто так ты не...
Она вцепилась в меня губами, и нам стало плевать на соседей. Рон заскулил на диване, требуя назад свое покрывало.
На следующий день в школе было затишье. Занятия шли только в младших классах. Официально траур никто не объявлял, но так уж получилось, что почти все ученики и учителя поехали провожать в последний путь лучшего ученика нашей школы.
Полдня я потратил на разъезды по городу, посещая «разборы» в поисках оптики на свою «селедку». Деньги на фары я без зазрения совести взял из сейфа Ильича – так называемые «спонсорские». В конце концов, «аудюха» давно стала частью школьного инвентаря и не грех починить ее за счет родительских пожертвований. Я нашел «аудюхе» родные фары и задние фонари, купил краску нужного цвета, шпаклевку, и отвез все Саньке Панасюку в гараж. Я даже поболтал с ним двадцать минут о том, о сем – о жизни, о машинах, и это был тот редкий случай, когда я не пытался промыть ему мозги.
В школу я вернулся с надеждой, что Лилька сегодня все же придет и расскажет мне, чем завершился вчера вызов милиции в Дом культуры. Я бесцельно шатался по пустым коридорам, когда вдруг натолкнулся на Дору Гордеевну. Она внезапно возникла передо мной необъятной горой, вывалившись из женского туалета. От неожиданности мы отшатнулись друг от друга и это инстинктивное, не прикрытое светским лицемерием движение выдало наше истинное отношение друг к другу. Я не стал изображать радость при виде многокилограммового завуча, я даже не стал с ней здороваться. Я засвистел веселый мотивчик и пошел по коридору вразвалку.
– Глеб Сергеевич! – от неожиданности, что она вспомнила мое правильное имя, я остановился, как вкопанный. Голову даю на отсечение – она решила доставить мне пару неприятных минут.
– Да, Дора Гордеевна, – светски отозвался я. Всегда боюсь обозвать ее так, как кличут детки – Гангреной Ивановной.
– Вы вчера так поспешно ушли...
– Я торопился.
– А знаете, что произошло в конце торжества?
