– Автоклуб гонялки в старом аэропорту организовал. Вот, поучаствовал.
– Ой, как неудачно. А у нас, представляешь, ночью к отделению кто-то автобус ритуальный подогнал. Внутри куча оружия, наркотиков, и толпа цыган. Все повинную написали. Говорят, их ОМОН захватил, представляешь? Бред какой-то. – Она опять сверлила меня серыми глазами, и я натянуто рассмеялся.
– Пока, – сказала мне Ритка.
– Пока, – сказал я Ритке.
Может, стоило пригласить ее в кафе, а не пытаться угостить собачьей кашей?
Она ушла, а я взял стакан со стола и раздавил его в руке. Конечно, порезался, но это была ерунда по сравнению с бурей, которая бушевала у меня внутри.
Церемония награждения состоялась в Доме Культуры, в шесть часов вечера. Мероприятие сопровождалось новогодней мишурой: елкой, Дедом Морозом, и символическими подарками в виде блокнотов и ручек. Народу собралась тьма – учителя и ученики со всех школ города. Номинации предполагались самые разные – от лучшего в городе учителя пения до лучшего завхоза. Победители были известны заранее, и зачем нужна была эта канитель с таинственностью, торжественностью и многозначительностью, я не понимал. «Селедку» припарковал с торца здания, чтобы она не очень мозолила глаза своим трагическим видом. Я хромал, у меня было расцарапано лицо, и перевязана рука. Бинта в сарае не оказалось, и я соорудил повязку из... тонкого белого шарфика, который когда-то забыла у меня Беда. Наверное, вид у меня был не совсем учительский, потому что охранник на входе попросил предъявить документы. Я уже было хотел развернуться и уйти, но положение спасла Дора Гордеевна. Она царственной тучей проплыла мимо в шубе из черной нутрии и, не глядя на меня, сообщила парню в камуфляже, что я не террорист, а преподаватель.
В холле, у елки, грустила Марина. Я хотел прошмыгнуть незамеченным, но она окликнула:
– Глеб Сергеевич!
Пришлось подойти и изобразить улыбку.
– Можно, я с вами в зале сяду, а то тут столько народу, что голова кружится! И никого из приятных знакомых.
– Вон Лилька, – сделал я попытку улизнуть от соседства с Мариной.
Марина поморщилась, давая понять, что Лильку она терпеть не может.
– Лилька! – заорал я, и Лилька закрутила белокурой головой. Когда она подошла, я понял, какую ошибку допустил. Этих дам нельзя было ставить рядом. На них красовались абсолютно одинаковые платья – сиреневые, с глубокими, словно порванными декольте, поясками на бедрах, и в лоскуты рваными подолами, будто их обладательницы только что стали жертвами взрыва в метро. Рукава были тоже как бы оторваны, а потом снова надеты. Наверное, это мода такая, я в этом ни черта не смыслил. Не думаю, что они так одинаково порвали свои платья. Одно я точно понял – в зале рядом они не сядут.
Марина пошла красными пятнами, Лилька поджала губы. Я здорово испугался. Гнев свой они выместили на мне.
– Глеб, – прошипела Марина, – а что это у тебя с рукой?
– А заодно с машиной, рожей и ногой? – прицепилась Лилька.
– В аварию попал, – дал я единственно правильный ответ.
– А-а! – протянула Лилька. – Теперь что, в больницах перевязки делают женскими крепдешиновыми шарфиками за сто баксов?
– Двести, – поправила Марина. – Двести долларов, бутик «Триумфальная арка».
– Сто. Сто, салон одежды «Прет а порте», – парировала Лилька.
Разговор под елкой затянулся.
– Девушки, – взмолился я, – вы тут без меня о моде поговорите. Мне этот шарфик даром достался, мне плевать, где и сколько он стоит.
– Ты это платье в «Прет а порте» брала? – подозрительно спросила Лильку Марина.
– Естесстно! – усмехнулась Лилька. – Я что, дура в «Арке» переплачивать?
Марина опять пошла красными пятнами, а я резво дал задний ход.
– Петь, а Петь! – заорала Лилька. – Ты при мобильном? Дай позвонить, а то меня муж порвет, как Тузик грелку, если я вовремя домой не приду. Забыла предупредить, что у меня вечером мероприятие!
Я готов был отдать ей все, что угодно, лишь бы от меня отвязались.
– Держи! – я сунул в ее нежную руку мобильный и умчался в зал, где получил ручку, блокнот, и пожелания успехов в Новом году.
Диплом мне вручили торжественно, на сцене, под громкие аплодисменты. Я старался не хромать, перевязанную руку прятал за спину, и улыбался, потому что когда человек улыбается, неважно, что у него поцарапано лицо. Про меня со сцены сказали так много хороших слов и ученики и учителя, что я почувствовал ком в горле, и глаза защипало как в детстве, когда, балуясь, мы брызгали друг в друга перцовый раствор.
Все бы ничего, но моей соседкой оказалась Дора Гордеевна. Она плохо помещалась между ручками кресел, беспрестанно ворочалась, шумно вздыхала и косилась на меня, давая понять, что наше соседство – не лучший момент в ее жизни. Мне это так надоело, что я твердо решил свалить, не дождавшись конца мероприятия. Я извинился, пригнулся, и полез между рядами на выход. По пути мне попались знакомые Лилькины коленки, едва прикрытые сиреневыми лоскутками, и я вспомнил про телефон.
– Лилька, отдай трубу! – шепотом попросил я.
– Ой! – всколыхнулась Лилька. – А я ее Василь Иванычу отдала, физруку из десятой гимназии. Ему тоже жену предупредить надо!
Я схватил Лильку за руку и поволок за собой. Лилька не очень сопротивлялась.
– Слушай, – жалобно пискнула она в фойе, – он сидел рядом со мной, попросил телефон на минутку и вышел жене позвонить. Так до сих пор и не вернулся. Наверное, он в туалете.
Я зашел в мужской туалет, но там никого не было.
– Слушай, Петь, – верещала Лилька, чувствуя себя виноватой, – он, наверное, на улице курит. Иди, на крыльце посмотри.
– Я понятия не имею, как выглядит физрук из десятой гимназии. И потом, он же у тебя трубу брал. Представляешь, если такой упырь, как я, подойдет и попросит его отдать мобильник? Да он все карманы с перепугу вывернет!
– Ой, Петь, ты, как все мужики, хочешь казаться круче, чем есть на самом деле! Все вы одинаковые! – решила пофилософствовать Лилька, протягивая гардеробщице номерок, чтобы забрать одежду.
На улице было темно и холодно.
– Наверное, в зал вернулся. Нет его здесь, – хмуро сказала Лилька, оглядывая окрестности. – Только какой-то алкаш валяется.
Внизу, у ступенек, лежал какой-то мужик. Я спустился вниз и пихнул его в бок ногой.
– Эй, парень, вставай, а то околеешь!
Парень не встал. Я подхватил его под мышки и потащил на лавочку. Из его руки выпал мобильник. Лилька завизжала как милицейская сирена.
– Ты чего? – спросил я, уложив свою ношу на скамейку.
– Василь Ивыныч это, физрук из десятой гимназии. – Она сунула мне мобильный. Физрука я не знал, но телефон был точно мой. – Чего с ним? Сердце? – спросила Лилька.
В желтом свете фонаря я рассмотрел молодое и мужественное лицо физрука. На Василь Иваныче не было верхней одежды – ведь вышел только позвонить! – и под тонким свитерком угадывались бугры мышц. А еще – у него были светлые волосы, зачесанные назад.
– Там снег красный! – прошептала Лилька, показывая на место, где лежал физрук.
Я нащупал на запястье место, где должен быть пульс. Пульса не было.
– Только не визжи, – сказал я Лильке. – Он мертв.
Во всех этих обстоятельствах было так много знакомого, что я почти не сомневался в том, что увижу, когда повернул тело на бок. Тонкий свитерок в центре спины был испорчен дыркой и кровью. Дыркой и кровью.
