вида, ничего бы не разглядел за взметнувшимися клубами пыли. Закашлявшись, Марк сошел с обочины и отвернулся. Прямо перед ним были закрытые железные ворота, за ними – дорожка, ведущая к дому.
Он поднял щеколду, отодвинул створку, вошел, прикрыл ее за собой и остановился. Его охватил страх. Он понимал, что так оно и должно быть, но только сейчас в полной мере ощутил это на эмоциональном уровне. Мрачная конструкция возвышалась перед ним. Солнце светило прямо в спину, однако не отражалось ни в одном окне. Весь фасад здания был одного глухого черного цвета, детали различались лишь благодаря легким оттенкам. Казалось, что здание поглощает солнечный свет, впитывает его в себя, и Марк заметил, что все деревья и кустарники по периметру особняка покрыты бурой сухой листвой.
Просто он слишком драматизирует ситуацию. Растительность сгорела, потому что ее никто не поливает. В пустыне без ежедневного полива гибнет все, кроме кактусов и полыни. Кристен больше нет, и ухаживать за владением некому.
Из чего следует, что Биллингс исчез.
От этой мысли словно гора с плеч свалилась. Рой, правда, сказал, что никакого помощника в доме не было, но Рой явно не самый надежный свидетель, а Марк всегда относил себя к тому типу людей, которые, надеясь на лучшее, готовятся к худшему. Биллингс, безусловно, не допустил бы гибели растительности, и Марк счел это вполне убедительным доказательством того, что работника больше нет.
А значит, и дочери его тоже нет.
'Трахни меня в задницу'.
Взгляд непроизвольно скользнул к тому окну в мансарде, где он в последний раз видел девочку, но оно было таким же тусклым и безжизненным, как все остальные. Он ничего не увидел.
Марк медленно пошел вперед. От зыбких волн раскаленного воздуха на дорожке, ведущей к дому, возникали миражи луж, а сама нижняя часть дома смотрелась как сквозь волнистое стекло. Сзади, за домом, располагались курятники, но даже издалека, даже сквозь жаркие волны можно было понять, что они пришли в состояние полной негодности и ими давно никто не пользуется. Еще одно доказательство отсутствия Биллингса.
Почему его так беспокоит этот помощник?
Потому что Биллингс вызывал у него чувство страха. Он не мог сказать, почему, и за все годы, которые они провели вместе, помощник ни разу не дал основания для такого к себе отношения, и тем не менее теперь он ужасно боялся встречи с Биллингсом. Мысленно Марк видел этого человека таким же, каким он был много лет назад, и это более чем что-либо иное вызывало чувство глубокого страха. Доброта и ровное повиновение помощника теперь казались проявлением сверхъестественной терпеливости и непостижимых намерений. Он мог представить себе Биллингса выжидающим, ждущим своего часа, убирающим одного за другим членов семьи до того момента, пока Марк не останется один и не окажется вынужден вернуться домой.
Боже, если бы его не покинула Сила!
Но еще более пугающей была перспектива снова встретиться с дочкой Биллингса. Он помнил, как она и в те времена совершенно не менялась с возрастом, и легко мог представить ее все той же, перегнувшейся через кресло в темном бесконечном коридоре, с задранным подолом.
'Мне нравится грубо. Трахни меня грубо'.
Нет, надо было сначала отправиться в морг, или на кладбище, или к шерифу. Не следовало приезжать сюда одному, не проведя необходимой подготовки. Что он себе вообразил?
Между тем он продолжал идти вперед по дорожке, представляющей собой две неглубокие колеи, в которых по-прежнему колыхалась вода миражей, мимо валунов из песчаника, окружающих грубо выкопанную не правильной формы яму, которую отец намеревался когда-то превратить в пруд. Пот крупными каплями стекал по вискам, он утирал лицо рукавом рубашки, но внутри чувствовал странный холод; от нетающей льдинки в груди неприятные мурашки бегали по рукам.
Он подошел к дому и поднялся по глубоким ступеням, внезапно почувствовав странную тишину. Ни гула или шума каких-либо механизмов, никаких звуков цивилизации. Этого еще можно было ожидать. Ранчо располагалось далеко от города, а сам дом пуст. Внутри все выключено. Но даже природа умолкла, а это уже было более чем странно. При такой жаре обычно звенят цикады, жужжат всякие насекомые, шуршат змеи, щебечут или кричат птицы...
Но – ничего.
Кроме звука собственных шагов по деревянным ступеням и свиста его разгоряченного дыхания.
Ключа от двери у него не было. Он выбросил его в ущелье на Рио Гранде несколько лет назад, совершая свой личный ритуал экзорцизма, но помнил, где родители всегда хранили запасной, и Кристен скорее всего сохраняла традицию. Этим потайным местом была щель между столбом и козырьком крыльца. Запустив пальцы, он некоторое время пошарил там, пока не нащупал запылившийся предмет.
Еще раз мелькнула мысль развернуться и бросить все, но он напомнил себе, что делает это не ради собственного душевного спокойствия, а ради Кристен. Он виноват перед ней, и если ему в данный момент несколько неуютно, что ж, так ему и надо. Ей пришлось вынести гораздо более тяжкое, и его нынешний поступок – самое малое, что он может для нее сделать.
Внутренний холод усилился, как только он открыл дверь и переступил порог. В доме все осталось по- прежнему. Кристен даже не перевесила картины на стенах. Все осталось нетронутым. Мебель на своих местах, те же толстые ковры на полу. От этого внезапного глубокого погружения в прошлое перехватило дыхание. В оцепенении он постоял некоторое время. Массивное дерево, темные стены, пол, потолки создавали жутко гнетущую атмосферу, напоминая детство, и он задумался, как удавалось сестре жить в такой обстановке. Неужели она находила ее приятной? Комфортной?
Мысль о Кристен, живущей в этом неизменившемся доме, сжала сердце. Страх куда-то исчез, уступив место горькому чувству утраты.
Почему он не вернулся раньше?
Почему не забрал ее отсюда?
Он медленно двинулся вперед. Слева от себя, в первой гостиной, почудилось какое-то движение, он резко развернулся в этом направлении, и кровь застыла в жилах прежде, чем он понял, в чем дело.
