Женщины, у кого дети, смеются:
– А ты думал – кукла родится?
– Да я уж вообще ничего не думал, как чурбачок стал. А как мужик появился, сразу столько мыслей полезло, не пересказать даже. И, главное дело, думаю: неужели мама моя тоже вот так вот мучилась, когда я рождался? Слезы так же у нее по лицу, как меня увидела? Весь свет жалко стало в какой-то миг. Всех людей на земле.
– Ну, мама твоя, положим, мучилась посильнее, – встряла как раз Илюхина мама. – Отцов тогда на роды не допускали, никто из близких присутствовать не мог. Женщина один на один оказывалась со своими муками и страхами.
– Если б только с муками и страхами! А то такое происходило – ни в сказке сказать, ни пером описать. Я сейчас вам одну историю расскажу по горячим следам! Только что все случилось, хожу под впечатлением, – начал Илюхин дядя, младший брат отца, то есть теперь – дедушки. – Тут кто-то уже все знает, но не в деталях. Во всяком случае – слушайте, больше не услышите.
Все почувствовали себя в счастливом безмятежном детстве: пионерлагерь, костер, байки всякие жуткие перед сном – чем страшнее, тем ценнее.
– Мы с соседями по этажу – одна семья. У нас предбанник общий, он нас и сроднил. Как переехали пятнадцать лет назад, так скинулись и заказали стальную дверь. А то просто был широченный коридорище на лестничной клетке с окном, и в конце его, по обеим сторонам, двери в наши квартиры. Мы это дело, естественно, изолировали и получилась у нас пополам с соседями общая прихожая, семнадцать квадратных метров. У нас тогда Женька грудной был, и у них Любочка – на два месяца нашего постарше. Мы сначала наладились их там выгуливать: уложим в коляски, окно нараспашку, кто-то один приглядывает. Вернее, так: кто-то один – это почти всегда была Любина мама, Аня. Двери мы в свои квартиры днем не запирали, зачем, если прихожая заперта почище любого сейфа. Но если Ане отойти от колясок требовалось, она ни за что детей одних не оставит, зовет мою:
– Иди к детям!
Мы ей, бывало, говорим:
– Они спят, и ты иди спи, проснутся, мы ж услышим. Куда они денутся?
Нет, ни в какую.
– От меня не убудет с детьми побыть, – всегда откажется.
Сидит, в плед укутается, книжку читает. Одной рукой за свою коляску держится. Во мать какая! Охраняет!
Очень мы с ними сдружились. Муж у нее, Миша, веселый, заводной, вечно чего-нибудь придумает, закрутит. А она – такая Снежная королева. Только не злая, как та. Такая закрытая. Глаза смотрят внутрь. Пока не увидишь такие глаза, не поймешь, как это. Лишнего слова от нее не дождешься, но это не грузит.
Мы раз с Мишей рассуждали о типах жен.
У меня выстраданная теория есть, что жены бывают трех типов: пильщицы, рубщицы и резчицы.
Пильщицы – это всем понятно и близко: ржавой пилой по макушке – бздым-бздым, сделай то, сделай это, у тех есть, у нас нет.
Рубщицы – это которые чуть что не по ним, в загс бегут разводиться. Рубят сплеча. Такую встретишь – пиши пропало, душу в асфальт утрамбуют, и ты же еще во всем будешь виноват. Замуж причем ухитряются выходить по нескольку раз, ангелицами прикидываются. Но сами при этом бдительно ведут отсчет очков. Как мужик набирает определенное количество штрафных: хрясь!
А резчицы – это вообще приемный покой психбольницы. Они, если что не по ним, чего-то над собой сделать норовят: то вены слегка порежут, то таблеток глотанут, не до смерти, а чтоб припугнуть.
Вот я и говорю Мишке:
– У меня, например, жена классическая пильщица. Лучший вариант из трех возможных!
Он думал-думал:
– Нет, что-то не то в твоей классификации. Моя ни под один тип не подходит. Не пилит, не рубит, не режет.
– Так не бывает, – говорю.
– Ну, ты же сам видишь, как у нас.
Правда. Все у них тихо-мирно, даже удивительно.
– Ну, твоя – аномалия, раз ко всем не подходит.
– Похоже на то.
Дети подросли, и прихожая стала их игровой. Столы им поставили, книжные полки. Игрушки общие. Мы договорились, что главное – к телику не приучать. Говорят, от него внимание у ребенка рассеивается. К учению делается глух. Пусть играют, учатся сами себя развлекать.
Соседи вообще телевизор так и не купили. Мы – не выдержали. Но Женьку нашего к нему не тянуло. Аня с ними на музыку, на фигурное катание, в бассейн. Урабатывали их.
Аня дефектолог, работает с умственно отсталыми. Так их учит, что они читать-писать начинают, адаптируются к жизни вполне. У нее частные уроки. Ходит к тем, чьи родители не сдали своих детей в детдом, несмотря на их неполноценность. Я ее как-то спросил, чем они отличаются от нормальных, если не считать внешнего вида.
– Добрее, – говорит, – любить умеют, на подлость не способны.
Мы еще всегда говорили, что Аня из любого человека сделает. По принципу «не можешь – научим». И заставлять никого не надо. Женьке нашему крупно повезло, я считаю. Без соседей мы б в него столько не вложили.
Ребята наши выросли. Люба и лицом, и характером – в Мишу. Веселая, всех на уши поставит. С ней не заскучаешь. Такие они с матерью своей разные – просто диву даешься. Дело даже не во внешности, а в огне: у дочки все наружу, всех греет, а у Ани огонь внутри. Будто ест ее жгучее что-то.
И вот недавно смотрим мы с моей наш новый телевизор и вдруг видим: Аня наша. Не она, конечно, и даже не женщина, а парень молодой, но сходство такое, что просто жутко делается.
Наш сериал новый крутят, и он – главный герой. И все как у Ани: глаза, нос, губы, даже стрижка (у Ани стрижка под мальчика), даже то, как плечами пожимает, интонации. Моя, конечно, кричит им в дверь:
– Идите скорей сюда, тут Аню показывают! Бегите!
Они примчались.
И Аня увидела «себя».
Я впервые наблюдал, чтоб человек стал весь белый. А потом она рухнула без сознания. И все.
Ну, мы перепугались! У меня жена хоть и врач, но она вообще перепсиховала больше всех.
– Это мы виноваты! Это мы виноваты! Ей бегать нельзя! Она запыхалась! Вегетососудистая дистония!
Что она, стометровку, что ль, бегала? Несколько шагов – от двери к двери.
Привели ее в чувство. Уложили на диван. Телевизор выключили.
– Включите, – шепчет.
Смотрит, не отрываясь.
– Как его фамилия? – спрашивает.
А мы еще и фамилии его не знаем. Парень молодой, это, может, его первая роль.
– Подожди, – говорю. – В Интернете посмотрим, как его звать.
И тут она начала плакать нечеловечески. Я даже не представлял, что такие слезы бывают – как град.
– Я так и знала! Я каждый день сны про него видела! Я так и знала!
Миша унес ее домой, уложил. Потом зовет нас:
– Аня все равно не уснет, хочет все рассказать, чтоб вы тоже послушали.
Двадцать с небольшим лет назад приехала семнадцатилетняя Аня в Москву из провинции поступать в университет. Поступила. Поселилась в общежитии. Влюбился в нее аспирант, москвич.
