Тогда чтоб просто так с кем-то зажить, поступком считалось скверным. Он сделал ей предложение. В провинции вообще рано принято было замуж выходить, там в двадцать лет девушка не замужем – уже перестарок. Ну, она радостно пошла замуж. Тут же забеременела. Учиться не бросила, старалась изо всех сил. Весеннюю сессию сдала досрочно – и в роддом. Роды в срок, почти точно как в карте написали. Тогда УЗИ не всем делали, как сейчас, а по блату, как-то надо было этого добиваться. А ей не хотелось заранее ничего узнавать. Она и так чувствовала, что у нее мальчик родится. Схватки были очень болезненные. Она совсем ведь еще девчонка была. Никто к ней не подходил. Она кричала, звала. Потом уже в самый последний момент подхватили, перетащили на кресло, она уже сознание теряла от ужаса и боли. Ни одного слова человеческого, ни сочувствия ниоткуда. Только иногда кричали ей в дверь:
– Не ори, работать мешаешь!
Когда родился ребенок, она услышала его крик, успокоилась, попросила показать, ей ответили:
– Когда надо будет, покажем, сначала врач должен осмотреть.
Она не осмелилась потребовать. Девчонка совсем. Приучили слушаться старших, не перечить никому.
И тут ей сделали укол, она отключилась и пришла в себя уже в палате. Там было много недавно родивших женщин, человек десять. Спрашивают у нее:
– Кто у тебя?
Она уверенно отвечала:
– Мальчик.
Все ее соседки родили на день-два раньше, всем приносили кормить. Только ей и еще одной женщине не приносили. У той женщины было кесарево и вообще не было молока. Она лежала с заклеенным пластырем животом, но чувствовала себя лучше всех, наверное потому, думала Аня, что во время родов не мучилась, как все. Она, та женщина, все расспрашивала Аню про нее, про ее семью, про мужа, сестер- братьев, родителей. Аня с ней вежливо разговаривала. Про себя женщина сказала только, что муж у нее дипломат, живут они сейчас на другом континенте, а сюда она прилетела несколько месяцев назад: наблюдаться и рожать. Она, мол, своим врачам больше доверяет. Это была, по Аниным меркам, взрослая женщина, ей, наверное, было около тридцати.
Надо же! И только сейчас первый ребенок!
Раньше не получалось. Зато – мальчик! Здоровенький, четыре килограмма.
Приходят врач с акушеркой. Рассказывают всем об их новорожденных детях. Этой женщине, Анастасии, тоже докладывают про ее мальчика, хвалят, что образцовый ребенок.
Ане – ни слова. Даже не смотрят в ее сторону, глаза отводят. Вот с этого самого момента жизнь ее и стала походить на дурной сон.
Она зовет:
– Доктор, что мой ребенок?
Несколько раз пришлось повторять, чтоб услышали. Наконец врач воздуху набрала и решилась:
– У вас девочка. Проблемная. С болезнью Дауна. Олигофрен.
Вся палата уставилась на Аню. Она не поняла ничего. Ни слова.
Какая девочка? Какая Дауна? У нее мальчик! Мальчик! Принесите мне моего ребенка! Пожалуйста, принесите!
Опять укол, сон. Проснулась с мыслью, что она в гробу, что нет ее на белом свете.
Грудь распирает, молоко пришло. Ей велят сцеживаться, а она ничего не может, совсем без сил. Тогда стали ей давать мальчика женщины Анастасии. У той все равно молока ни капли. Приносят Ане ребенка, и она успокаивается.
Она думает: «Вот мой мальчик».
Анастасия садится рядом, наверное, чтоб Аня помнила, кто тут мать. Ане все равно. Главное, ей так хорошо от этого мальчика, она наглядеться на него не может. Но при этом ей хочется взглянуть на с в о ю девочку. А ей не дают.
Пару дней подряд акушерка отзывает ее в коридор (вроде как деликатничает, чтоб не при всех) и уговаривает отказаться от ребенка. Все равно, мол, не жилец.
Дауны – это такие слабоумные, страшненькие такие, узкоглазые, круглолицые. Генетический порок.
– Пьющая? – спрашивает акушерка.
Издевалась, гадина. Молодость Анина и чистота покою, видно, не давали.
– Что вы! – пугается Аня.
– Ну, муж пьющий.
– Нет! Нет!
Аня на все уговоры твердит:
– Мне не важно, какой ребенок, я его все равно заберу, он все равно мой.
Не отказывалась ни в какую.
Тогда через четыре дня после родов ей объявили, что девочка ее скончалась.
Тело ребенка не отдали, как Аня ни молила.
Две недели она вскармливала мальчика чужой женщины. Потом и ее, и мать с сыном выписали. Целый месяц после этого к Ане приезжала домработница Анастасии за сцеженным молоком. Потом Анастасия с сыном улетели к мужу. Аня больше никому была не нужна.
У нее за это время рухнула вся жизнь.
Ей, когда из роддома выписывали, дали справку для женской консультации. Там было написано, что у нее произошел выкидыш поздний.
– Как же выкидыш? – не поняла Аня. – Ребенок же родился в срок.
– Да это мы тебе одолжение делаем, ради мужа, чтоб муж не бросил, спасибо нам скажи.
– А почему он должен бросить меня?
– Потому что ты дауна родила, вот почему.
Аня, конечно, все рассказала мужу. Они вместе пошли в консультацию, там очень удивлялись и справке, и всему остальному.
Но роды вел профессор Тищенко, известная фамилия в их кругах. Им все восхищались – авторитет!
Аня помнила всю жизнь две фамилии: врача и женщины Анастасии. Ужасом звучали они для нее. Хотела забыть и не смогла.
С мужем бы все ничего, но однажды Аня услышала, как свекровь тихо, осторожно говорила свекру:
– У нас в роду даунов не было, все нормальные, здоровые. Вот, подобрал неизвестно кого из общежития, вот и получил!
Тогда она все поняла и пожалела их. Они внуков хотели понянчить, в чем их вина? Скорее всего, это из-за нее больной ребенок получился. Убедила себя в своей вине. Собралась и переехала в общежитие.
Вскоре после развода муж опять женился. Родился у них здоровый мальчик, не олигофрен.
Аня теперь была на сто процентов уверена, что тогда беда произошла из-за нее. Она решила больше не выходить замуж, не рожать детей. Перевелась с биофака университета в педагогический на дефектологию. Решила посвятить себя несчастным детям.
Прошло несколько лет. Она немного успокоилась, но ночами ей снился и снился ее мальчик. Она работала над собой, занималась самовнушением. Днем – помогало. Но сны не отпускали. Как-то подруги по биофаку позвали ее на встречу Нового года в университет. У них шел последний студенческий год, когда еще вместе соберутся?
Она пошла. Там и познакомилась с Мишей, пятикурсником с журфака. Привязался к ней, проходу не давал. Все шутил, ни слова всерьез. Она и не собиралась «дружить», «встречаться». Сказала ему, что никому не верит и чтоб не терял даром время.
– Правильно! – обрадовался Миша. – Никому верить нельзя! Особенно мне! Ни-ни!
Все у него было смехом-смехом. Поневоле улыбнешься. Так он ее заговорил-уговорил, что пошли они однажды, вроде бы даже и шутя, и подали заявление в загс.
