дыры.
— Но ведь он его видит…
— Ему кажется, что видит. Вот тебе и еще одна загадка.
— А они большие, черные дыры?
— В миллион раз больше нашего Солнца.
— В миллион?! Папа, откуда они берутся?
— Ответа не знает никто. Есть только гипотезы. Согласно одной, черная дыра образуется, когда сталкиваются две звезды…
Папа замолчал. Неожиданно, резко — так с ним в последнее время происходит все чаще. Потом он посмотрел на меня — будто увидел в первый раз.
— Дочка, давай уедем отсюда! — И добавил тихо: — Пока не поздно…
— Что-то случилось, папа?
— А? — откликнулся он. Затем, указывая на гору, словно обвел ее кругом. — Это черная дыра, понимаешь? Девятьсот лет назад здесь произошла катастрофа. Столкнулись две «звезды», две религии, две личности. Корнилий и кто-то еще, нам неведомый. И вот теперь в эту воронку засасывает всех и все. Со стороны посмотреть — ничего не изменилось. То же небо, та же трава под звездами. Наверное, цикады так же звенели и тогда…
— Мы как тот фонарь, который бросили в воронку?
— Как два фонарика, дочка.
— И как они меняют цвет, так и мы меняемся?
— Да, и время идет по-другому.
— Значит, дыра близко?
— Совсем рядом, Машута.
— Ты действительно хочешь все бросить и уехать?
— Мне почему-то не по себе …
Папа обнял меня. Мы замолчали. Было так тихо, так хорошо. Папа показался мне таким сильным… Подумалось, — он разыгрывает меня.
— Васильич, — сказала я, подражая Егору Михайловичу, — а может, ты зря девчонку пужаешь? Не померещилось ли тебе все это?
— Знакомый психолог мне говорил, что с логикой у меня не очень, зато интуиция хорошо развита. Скажи я кому-нибудь то, что сказал тебе, — обсмеют ведь. Но предчувствие, предчувствие… как с ним быть?
— Помнишь, что мама всегда говорит в таких случаях? Утро вечера мудренее. Пойдем домой? А утром решим, что нам делать.
— Вставай, соня. Девятый час.
— Что же ты не разбудил… солнце встречать.
— Сегодня не до солнца. День на сборы, а завтра поедем в Сердобольск.
— Ты все-таки решил. А как же демократия?
— Это было очень демократичное решение.
— Оно и видно.
— Главное, что принято в твоих интересах. Ты же мне потом спасибо скажешь.
— Мы хоть с соседями простимся?
— Обязательно. Да ты не переживай. Этот дом продадим, в другом месте купим. Поближе к Сердобольску и вообще…
— Что — вообще?
— Хуже не будет, обещаю. Кстати, я забыл тебе сказать: наш Егор Михайлович в тюрьме отсидел двенадцать лет.
— Егор Михайлович… Не может быть! За что?
— За убийство человека.
— Это… правда?
— Ты на чердаке тетрадку со стихами читала, я в саду был. Туда ко мне тетя Валя приходила, Кобцева которая. Слово за слово. Думаю, врать ей не с руки. Огорошена?
— Конечно.
— Я тоже. Впрочем, еще не все. А знаешь, кого убил наш Егор Михайлович?
— Нет.
— Сосновского Петра Константиновича. Это давно было, лет пятьдесят назад, но о Сосновском мы наслышаны. Помнишь слова из тетради Василия Иоанновича?
— Дядя Петя?!
— Он самый. Фамилия другая, потому, что Петр Константинович их дядя по матери. Интересно? Но и это еще не все. Знаешь, где он жил? Догадайся с трех раз.
— В доме Лукерьи?
— Да. И ко всему прочему может статься, что Лукерье он не чужой человек был. Если, конечно, она на самом деле жила на белом свете.
— Папа, ты… испугался?
Отец впервые за все время нашего разговора перестал собирать вещи, выпрямился и серьезно посмотрел на меня.
— Испугался. Разве это стыдно? Только дураки ничего не боятся.
— Прости, я не так выразилась. Я понимаю, ты за меня волнуешься. Но если… если он нечаянно?
— Убил человека?
— Такое же бывает?
— Может быть, но мне это не интересно. Здесь со всеми что-то происходит. Так, хватит болтать, давай помоги мне. Вот эти бумаги раздели на несколько частей. Что-то возьмем с собой, что-то оставим Емелухе, а лишнее — обратно на чердак.
— Хорошо. Папа, а можно я с собой тетрадку со стихами возьму?
