Ну, конечно, высшая раса в праведном презрении. А вот интересно, знает ли она, что словом «варвары» римляне обозначали ее немецких диких предков?
— Может, и крестьяне с сеном. А может, — с ударением на каждом слове произнес я, — это доблестная немецкая армия здесь прошла? На собранных со всей покоренной Европы лошадках да крестьянских телегах осуществляя тактическое снабжение своих наступающих частей? А?! Это только Красная Армия для тактического снабжения использует машины и трактора, а ваш вермахт все больше на коняках скачет. Не раздобыл ваш фюрер для армии нужного числа машин! Ландскехт недобитый! Грязных повозок — и то недостаток.
— Тепьерь у няс мнохо трофей. Большой парк грюзофьик! — возмутилась Герда.
— Ага, я знаю, свыше двухсот убитых моделей всех стран мира. А теперь еще и трофейные русские грузовые авто превосходного качества. Не спорю, в сорок первом вы взяли воистину грандиозные трофеи. Но читай по губам — это советские автомобили, на худой конец — американские «Студебеккеры»! Так что нечего мне тут лапшу на уши вешать про германское превосходство…
— Дя как ти смьеть! Фоньючий партизанэн! Арийская раса есть… — Тут я зажал ей рот. Не потому, что мне не интересно послушать, что есть арийский раса, а потому, что послышался стук копыт.
— Тихо, — все еще зажимая ей рот, сказал я, — кто-то едет, давай сойдем с дороги. Хорошо? Вдруг это партизаны или пьяные варвары в поисках любовных утех? А у тебя вид очень уж соблазнительный. Орать не будешь?
Герда отрицательно покачала головой, видно аргумент про пьяных варваров, терзающих сладострастно арийскую плоть, ее убедил. Мы быстренько сошли с дороги и укрылись за деревьями. Топот копыт и шум телеги приближался.
— Арийская раса умьеет корошо фоефать, — прошептала неугомонная Герда, — большой дисциплиня, большой умьение зольдат. Мюдрий командирэн. Очьень мнохо побьешдать фраха. Много побьед.
— Каких побед? — тихо спросил я. — И когда такие были? Первую мировую просадили?
— О! Етот ушясний фойна на дфа фронтя! Ми проиграть…
— А теперь, в сорок втором году? Вы опять воюете на два фронта. Даже больше — с Британией на море и в воздухе, еще в Африке и на Балканах, Шарль де Голь во Франции вас постреливает, а в России вы вообще увязли насмерть, не сахар, а еще Америка, советский союзник, готовится влезть в эту драку… эту войну вы тоже проиграете…
Герда хотела еще что-то ответить, но я опять зажал ей рот. Из-за поворота появилась телега. Телега везла не сено, навоз. Конь грязный, телега немытая, на козлах пыльный крестьянин пьет из горлышка темную бурду. Как раз допил и выбросил бутылку. Бутылка упала недалеко от меня. Что и говорить — Герда проводила повозку взглядом, полным презрения.
— Паршифий крестьянин! Грьязний думкопф, швайн…
Тут она перешла на немецкий, и я перестал ее понимать, разве что общий смысл. Ладно, пускай побесится, фашистская морда. Повозка скрылась из виду. Я подобрал бутылку, понюхал, выцедил капельку себе на язык. Увидев это, Герда чуть не задохнулась от презрения и продолжила свою тираду, но уже в мой адрес. Да пускай болтает, ей для психики, наверное, полезно. Я сел на траву и терпеливо переждал поток арийской ругани. Когда поток иссяк, я спросил:
— Значит, грязный крестьянин? Вонючий и все такое. По твоей терминологии — «правильный русский»?
— Я-я. Мерзафьец фарфар. Хрёмая кабиля, дрьяной тельега на окьислений амортизятор, потний музик! Нюшно ехо дохнать и прикязать фести нас к хауляйтер!
— Ну, понятно… а теперь послушай меня. Это не хромая кобыла. Это, хоть и грязный, но совершенно потрясающий племенной жеребец; а хомут на нем какой?! Качество кожи видела? А тиснение какое? Это большой мастер делал. А телега? Она новая, изгаженная, но новая. Навоз везет, но если б твоя голова не была забита расистской дурью, может быть, ты б увидела, что она сделана из красного дерева! Понимаешь? Из красного дерева! В немецкой армии есть телеги из красного дерева? Да у вас и с сосновыми напряженка. А вот это понюхай. Не кривись, понюхай!
Я протянул Герде подобранную бутылку. Она нехотя понюхала:
— Зяпах короший.
— Конечно «короший»! Потому что это арманьяк, не дешевая подделка, а настоящий французский арманьяк. По крайней мере, рецептура та же. А налит он в дрянную немытую бутылку. Пьет его «фанючий» крестьянин, одетый в тонкой выделки кожаные брюки. Полагаю, что та кожа, на которую твой Гитлер приказал переписать «Майн Кампф», дабы увековечить его в истории, не сравнится с выделкой этих крестьянских брюк. А куртка у него расхристанная, потертая и крашенная, но подкладка у куртки из китайского шелка. Неплохо, да?
— Шьто ти хотьеть сказять? Я нье…
— Я хочу спросить: а где вообще ты видела крестьянские телеги с такими вот сложными амортизаторами? А? Окисленные, говоришь? Нет, майн либен, амортизаторы из меди и бронзы не делают, их делают из стали. А сталь, когда окисляется, ржавеет. А это не ржавчина и не окисление. Это углеродный рисунок. Это булатная сталь. Понимаешь, что это значит?
— Найн. — Непонимание с примесью испуга отразилось на ее лице.
— А то, что булатную сталь ныне не производят в промышленных объемах, это слишком дорого, долго, и методика ее получения не рассчитана на большие количества, а тут, на повозке, рессоры из булатной стали, причем с углеродным рисунком. Чтобы получить такой рисунок, булатную сталь надо отполировать до блеска, а потом протравить. Такие рессоры — это слишком дорогое удовольствие, особенно для крестьян. Это невозможно. Никак. Но это происходит. Нужно задать вопрос: как это возможно? И найти ответ. Присовокупить сюда фантастические пирамиды и исчезающего дядьку в белом балахоне и получить тот же ответ. Присовокупить сюда то, что мы с тобой не помним, как очутились в этом месте, и снова получить тот же ответ. Есть идеи?
— Найн.
— Поясняю: там, где я живу, там, где ты живешь, у крестьян нет таких рессор, нет телег красного дерева, запряженных чудо-жеребцами, и им не по карману арманьяк. Там не пропадают в сараях мужики в балахонах. Там нет таких пирамид, а если б они и были, то там бы обязательно бродили толпами толстые американские туристы в шортах, с тупыми рожами и фотоаппаратами «Кодак». Такие пирамиды считались бы чудом света и были бы занесены в школьные учебники. Ничего такого там, где мы живем, нет. Вывод один: мы где-то в другом месте, где-то еще. Это не наш мир…
Распитие в неустановленном месте неустановленной местности
Ох уж мне эти женские истерики! Ну и побегал я за ней по лесу. Еле догнал. Несчастная Герда отбивалась, царапалась, пыталась кусаться, потом затравленно вжалась в сосну:
— Уходить! Ето нье есть пряфда! Ето подлий мистификаций! Ти партизанэн! Ти дурьячить менья! Тебье нюшний дойче секрьети!
— Вот дура! Заткнись! Будь я партизан, то ради твоих секретов никто б так не извращался! Тебе б загнали под ногти спички, и ты б моментально рассказала все и даже больше того! Потом, вопреки закону о совместимости рас, тебя бы изнасиловали всем отрядом, перерезали тебе горло и бросили б гнить в ближайшую канаву. Да подумай же над этим! Так бы оно и было!
Тень сомнения отразилась на ее лице. Закрепляя успех, я расстегнул рюкзак и достал оттуда полуторалитровую пластиковую бутылку, которую перед бегством из города заполнил водкой. Налив до краев раскладной стаканчик я протянул его Герде.
— Пей. Да не смотри ты так! Не отравлено. Зер гут! Гут шнапс. Алкоголь!
— Русиш фодка? — недоверчиво спросила она.
— Найн! Лучше — «Украинська з пэрцем». Гут, гут. Дюже файна. Да бери, пей!
Герда взяла стакан, подозрительно покосилась на содержимое, решилась и в три больших глотка
