халате я, по-моему, смахивала на розовую подушку. Но, чтобы не огорчать родителей, старательно улыбалась.
И вдруг мама настороженно огляделась. И спросила:
- Марина! У нас кто-то был?
- Н-ну да, заходили Римка и Люда… с мужем, - прибавила я опасливо, с испугом соображая - уж не почувствовала ли она запах вчерашних сигарет с лестничной площадки? В квартире-то уж точно никто не курил! И даже, могла я поклясться, не допустил ни слова ненормативной лексики!
Мама недоверчиво заглянула за диван и зачем-то приоткрыла дверцу шкафа.
Тут я по-настоящему перепугалась: мне показалось, что она ВИДИТ все вчерашнее! Буквально все до сих пор шныряющие там и сям тени! И слышит голоса! А почему бы нет, с ее-то телепатическим даром?! Мысли мои заметались в панике.
- Пойду… м-м… подготовлю отчет на завтра, - невнятно пробормотала я и ретировалась в свою комнату.
И прямо-таки спиной почувствовала испытующий мамин взгляд.
Еще кто-то недавно рассказывал про массово открывающиеся способности… Людасик? Ну да, точно - Людасик! Трусливо прикрывшись папкой со старыми отчетами, я вспоминала ее спор с Римкой - редкий случай! Потому что вообще-то спорщица из Людки никакая.
- …Ну и не верь на здоровье! А только Машка не врунья. Ну, Маша, двоюродная сестра! Вот я и говорю: пропали как-то у нее кольцо и цепочка с кулоном. Искала-искала, все перерыла - нет! Ну и посоветовали люди обратиться к одной ясновидящей, она в доме напротив жила. Маша пришла по адресу, смотрит - ясновидящая картошку жарит, толстая такая тетка в переднике, она ее сто раз видела в магазине и когда белье во дворе вешала. Машка чуть было на сто восемьдесят не развернулась - ну, думает, вот это подставили люди добрые! Но тут тетка поворачивается и говорит: вы извините, мол, сейчас внук из школы придет, так что я вам не успею ни воск вылить, ни воду заговорить, а сразу по существу скажу - золото ваше взяла родственница, молодая, роста небольшого, и спрятала у вас же в доме, в пластмассовом ящичке в углу. А они к тому времени всю квартиру вверх дном перевернули! Да к тому же ни молодых родственниц, ни пластмассовых ящичков у них в доме не водилось. Ну, делать нечего - поблагодарила и вернулась домой, а сто рублей за прием не забирать же обратно. А вечером привела дочку из садика, ужин приготовила и давай все обратно по местам раскладывать, уже ни на что не надеясь. И вдруг слышит из дочкиной комнаты какой-то грохот. Зашла и видит: Алинка перед зеркалом танцует и поет, такая у нее вообще артистичная натура, и в такт трясет детским пенальчиком, а в этом пенальчике что-то громыхает… Вот-вот! Догадываетесь, что? Правильно, мамино золото! И как все получилось - можете себе представить?! Оказывается, Машка пошла однажды голову мыть, намочила волосы и вспомнила, что золото не сняла, а сама уже в шампуне. Позвала Алину, отдала ей кольцо и цепочку и говорит: пойди, отнеси на трюмо. А ребенок решил спрятать понадежнее… Вот тебе и прикладное ясновидение! Не веришь - могу тебя с Машкой познакомить.
Припомнив все это - а чем, скажите, не сюжет? - я уже привычно потянулась к блокноту.
Но вошла мама и посмотрела на этот раз мне прямо в глаза.
Делать нечего! Я приготовилась было услышать: «Марина! И ты позволила себе сервировать гостям стол на клеенке?!»
Но она только оглядела мое окно и спросила недоверчиво:
- Так ты что же, и шторы выстирала?! - И, придирчиво осмотрев вслед за тем и меня, заключила удовлетворенно и с некоторым удивлением: - А выглядишь прекрасно!
И вдруг улыбнулась совершенно несвойственной ей улыбкой: как-то двусмысленно и многообещающе, словно цыганка при словах: «Будет тебе, красавица, большое счастье и червовый король!»
И что самое удивительное - невысказанное это цыганское обещание вскоре стало понемногу сбываться!
По крайней мере однажды я заметила, что не узнаю свой собственный голос. Откуда-то в нем взялись незнакомые звучные ноты - кажется, это о них в книгах пишут: «грудные». И откуда-то в моем лексиконе объявились непривычные и совершенно несвойственные мне фразы вроде: «Интересно попытаться!» или «Давайте попробуем!» Слыша их, сама завуч Светлана Анатольевна пытливо вглядывалась в меня и, казалось, размышляла: а не повысить ли в самом деле мой дежурный балл до четверки?
Кроме того, двигалась я теперь раза в полтора быстрее и легче, будто спеша пробраться сквозь будни к очередному «цеховому» заседанию. В моей сумке поселился новый блокнот - с роскошным веером из разноцветных перьев на обложке. Старательно и подробно я переписала туда сначала оба «своих» сюжета, потом - рассказ Людасика о ясновидящей. А следом, увлекшись, дописала еще один - из жизни юноши- осветителя. Ибо разве не заслуживал счастья мой любимый герой, спутник лучшей части моей жизни? В конце концов, я только немного помогла ему! Не заботясь о красоте слога, я вкратце изложила собственную версию его счастливого будущего: однажды прекрасная балерина в заключительной сцене спектакля, подвернув ногу, не может вовремя уйти со сцены, а потому застывает, как полагает простодушная публика, в продуманно-неловкой позе. Юный герой первым догадывается, в чем дело, и, погасив все освещение, в полной темноте на руках уносит ее со сцены - это и становится началом их любовной истории!
Разумеется, не было никакой гарантии, что Галушко когда-нибудь воспользуется моими корявыми набросками, убеждала я себя. И разумеется, в глубине души рисовала восторженно: вот он (Валерий! да! Валерий!) задумчиво листает мой блокнот; вот поднимает глаза и озадаченно бормочет: «Что ж, стоит подумать…» - и рассеянно улыбается - своим (
В природе воцарилась тишина. Это была уже не та хрупкая осенне-золотая тишина, которую нет-нет да и разрушит прощальный крик улетающих птиц или шорох сухих листьев на тротуаре, потревоженных ветром. Однако не настало еще и нарядное и торжественное безмолвие первого снега. Стояла та единственная в году НАСТОЯЩАЯ тишина, с которой, не раз думалось мне, и надо бы начинать отсчет нового года: смиренное беззвучие беспощадно оголенных деревьев, угрюмое молчание ничем не прикрашенных захолустных улочек с узенькими тротуарными дорожками в лужах и трещинах, где только внезапный разбойничий посвист ветра, отразившись от покосившихся облупленных заборов, дерзко взмывает к хмурому низкому небу.
Эта была жесткая тишина вызова и ожидания, когда природа, кажется, застыла в холодной усмешке: что, мол, люди, не нравится? желаете снегу белого, пушистого, да узоров на окнах, да забав новогодних? А я-то вот еще погожу, я-то еще посмотрю на вас, подумаю…
Но даже эта пора представлялась мне теперь вестницей новых надежд. Какие-то новые, доселе никем не слышанные звуки, казалось, вот-вот должны были родиться в этом леденящем безмолвии, и новые краски бытия как будто уже проступали сквозь выученные наизусть линии улиц и домов.
- Але, Марина? - пискляво спросили в трубке, и это был первозданный звук новой жизни. Это был голос Метелкиной. - Я тебе счас рукопись журнала закину. Жорик сказал, ты ж у нас теперь корректор?
Папка с рукописью первого номера лежала на моем столе.
Это было не какое-нибудь канцелярское чудище с надписью «Дело» и замусоленными тесемками, а щегольская прозрачная пластиковая сумочка с ярко-алой молнией по всему периметру. Казалось, что ей, такой новенькой и сияющей, не по себе в обществе моих канцелярских реликвий - затрепанных блокнотов с брошенными дневниками, забытыми телефонами, высказываниями великих людей и безымянными афоризмами, а также бесчисленных календариков с котятами и пейзажами, которые я не в силах сначала не купить, а по прошествии времени - выбросить.
В каком-то, как сейчас говорят, виртуальном будущем эта папка, разумеется, уже свободно и с достоинством размещалась в кабинете главного редактора какого-нибудь солидного издательства, среди компьютеров и принтеров новейшего поколения.
Но пока что ни один редактор и в глаза не видел даже ее названия - «Литературный цех».
И уж конечно, ни один читатель даже не помышлял перелистать торопливой рукой ее девственно- белоснежные страницы, жадно выхватывая глазами заглавия статей: вот вступительное слово редактора «Войдемте в цех задорный», а вот обзор современных направлений прозы «Новые литературные игры» (между прочим, Валерия Галушко!). Присутствовали здесь и девичьи тайны в стихах - они так и назывались «Девичьи тайны» и принадлежали, разумеется, перу Метелкиной, и еще стихи Лизы и пародии ее друга, а кроме того, рассказ Чизбургера (по имени, пора бы мне было запомнить, Федора), два мистических
