окажется здесь, его новые начальники, как и прежние, станут увещевать его, а иной раз и одергивать, чтобы он не выплескивал в эфир всю ту правду о закрытом обществе, которую удавалось выискать и собрать по крупицам; что вполне достаточно сказать половину этой уродливой правды, а еще похвальней – осьмушку… С не меньшим увлечением, чем я «играю» в шофера такси, мои начальники «играют» в детант; и бархатисто-барственный баритон подчас не упускает намекнуть, мол, не такая уж это редкость в свободном мире – остаться без работы…
Это было так привычно, так не ново, но в моем нынешнем, эмигрантском положении был новый нюанс: мои работодатели понимали, что моя еженедельная программа – о русском хлебе – единственный для меня способ заработать на жизнь; что здесь, в Америке, я больше ни на что не гожусь.
2
Вот почему в последние недели я почувствовал себя куда как лучше, и на душе у меня становится легче, когда на рассвете по мосту Квинсборо мой желтый кэб въезжает в центр Нью-Йорка, где меня неизменно встречает его живой символ – всегда веселая, всегда пьяненькая «регулировщица».
В одной руке у «регулировщицы» бумажный пакетик с бутылочкой, другой – она четко распоряжается потоками машин. «Стоп!» – показывает она, когда загорается красный свет, и энергично машет – езжай! езжай! – когда загорится зеленый. Весело же ей оттого, что машины ее «слушаются»…
Как рано ни начал бы я работать, она уже на своем посту – под эстакадой протянувшейся через Ист- ривер подвесной канатной дороги. Наверное, где-нибудь здесь, под мостом, бездомная эта пьянчуга и ночует. Но даже в дождь, промокшая, смахнет рукавом струйки воды с лица, приложится к горлышку и опять – за «работу»!
Колонна на мосту, стоп!
Колонна на авеню, марш!
Белокурая, молодая, она всегда улыбается, ей всегда хорошо! По-моему, эта бездомная да еще я – самые счастливые люди во всем Нью-Йорке…
3
Выполняя главную заповедь мистера Формана – нью-йоркский кэбби всегда в движении! – я, съехав с моста, гоню, сколько есть духу, на север, в район семидесятых улиц, пока не выхватываю пассажира. Уже вполне овладев этим маневром, однажды, разнообразия ради, я повернул на юг, проехал с полмили сквозь тишину безлюдных пока улиц-ущелий и стал петлять, петлять, пока вдруг не наткнулся на длинную желтую змею, голова которой лежала у подъезда отеля «Мэдисон».
Что делают здесь водители всех этих кэбов с выключенными моторами? Почему они не участвуют в утренней гонке?..
Я остановился, и в ту же минуту вращающаяся дверь вытолкнула наружу стандартного постояльца приличной гостиницы: светлый плащ с портфелем «атташе».
Светлый плащ оглянулся по сторонам, вдохнул полной грудью пропитанный автомобильной гарью воздух Мэдисонавеню и, взглянув на часы, направился к выстроившимся у подъезда такси.
Водитель первой машины полулежал на капоте своего «форда», опираясь щекой о выгнутую лебедем кисть. Заметив приближающегося клиента, он драматическим жестом отгородился от каких бы то ни было просьб:
– Я никуда не еду. Я отдыхаю…
– Моя машина занята, – сказал другой, смуглый кэбби, на голове у которого красовалась огромная кепка.
Когда я подъехал поближе, светлый плащ упрашивал следующего таксиста:
– Пожалуйста, отвезите меня на автовокзал. Я так спешу, я был бы вам так признателен…
– Нет, мистер: мы обслуживаем только иностранных туристов.
Отверженный уже тремя водилами, пассажир с нервическим смешком в голосе обратился ко мне:
– А ты, интересно, кого обслуживаешь?
– Всех, – кротко сказал я.
4
На автовокзале пятеро черных подростков поджидали «большой кэб», чтобы ехать в отель «Мэдисон»: из всех нью-йоркских такси только в чекере позволяется возить пятерых пассажиров. Сошедшие с ночного автобуса мальчишки и девчонки выглядели сонными, помятыми, но одна – худющая, большеротая, казалось, только закончила собираться на бал. И блузка на ней – ослепительная, и юбчонка – невероятно пышная, и вся жизнь вокруг – праздник!
Хотя подружки на нее косились, к вещам, которые все укладывали в багажник, принцесса эта не притронулась, забралась на переднее сиденье и, даже сидя – «танцует»! И плечи ее движутся, и руки движутся: «Ну-ка, где тут у тебя радио?».
Чтобы не выглядеть круглым дураком (невозможно было ею не любоваться), напускаю на себя мрачность:
– Не бывает, – говорю, – в гаражных кэбах радио.
– Как же ты живешь без музыки?
Девчонки на нее откровенно злятся, а парни – не сводят глаз:
– А в какое ты ходишь «диско»? – кокетничает она с таксистом.
– Кэбби не шастают по «диско», – цежу я сквозь свои ненадежные, «временные» зубы: – мы много работаем…
Бесенята в глазах исчезли и, подавляя нарочитый зевок, она уже совершенно иным тоном, как бы засыпая от невыносимой скуки, которую я на нее навеял, переключается на ту единственную тему, которую зануда-таксист способен поддержать в разговоре:
– Ну, как поживает Люси?
– Что еще за «Люси»?
– Твоя жена!
И будто я уже ответил про жену:
– Как детишки?
– Тихий ужас! – говорю. – Можешь себе представить: примерно такие, как ты.
Рот до ушей, довольна! С трудом, по слогам читает по синей карточке:
– Vla-di-mir? Это имя или фамилия?
– Имя.
– Красивое… Терпеть не могу всех этих Томов, Клифов, Сэмов. Надоели! – Зыркнула в зеркало заднего вида, проверяя реакцию мальчишек и опять ерзает: что бы еще придумать?
– Ты из России?
– Угу.
– Еврей?
– Угу.
– Слушай, а что там, в России, живут только одни евреи?
Я подавился воздухом.
– Сэр! – всполошились мальчишки. – Она ничего такого не хотела сказать!
– В прошлый раз, сэр, когда мы были в Нью-Йорке, нас из аэропорта тоже вез еврей из России…
Поняв, что надо мной не смеются, я отвечаю примирительным тоном.
– Не знаю: таксистов из России в Нью-Йорке я что-то пока не встречал…
5
Очередь желтых машин у отеля «Мэдисон» за время моего отсутствия не двинулась с места. На капоте
