1
Даже в самых искренних наших порывах, даже в самых решительных наших поступках непременно присутствует элемент позы… Да, я изрядно намучался с тех пор как дантист «бесплатно» вставил мне временные протезы: укушу яблоко или хлебную корку – больно, каждая ложка горячего супа – боль… Да, действительно: для того, чтобы снова ощутить себя полноценным человеком, мне необходимы были деньги. Но разве я погибал? С первых же дней работы в гаражном кэбе стало ясно, что я избрал неподходящий, какой-то чересчур «драматический» способ оплатить счет зубного врача. А уж возвращаться в такси теперь, когда на моем счете в банке собралось свыше тысячи долларов, – и вовсе не было никакой необходимости. Брайтон Бич буквально кишел дантистами-эмигрантами, которые, как и мой знакомый Доктор, не осилили пока американский экзамен и были бы рады вставить мне зубы не за четыре тысячи долларов, а за две, и притом охотно согласились бы получить свой скромный гонорар и в рассрочку. Мы с женой не раз обсуждали этот вариант. Русский «подпольщик», безусловно, выполнит работу хуже; но разве наш жизненный опыт приучил нас пользоваться вещами или услугами непременно высшего класса? И тем не менее я не спешил расстаться с деньгами, которые достались мне так тяжело…
2
Как блудный сын к отцовскому очагу, вернулся я на русский «пятачок». Пока я работал в гараже, у меня не было ни времени, ни сил фланировать после захода солнца по деревянной набережной в толпе эмигрантов. Теперь старые знакомства восстанавливались. Будущий миллионер Миша попрежнему продавал сосиски, но уже поостыл, не рвался штамповать золотые медали. Он стал человеком серьезным: подыскивал рыбный магазин.
– Он сам не знает, что он ищет. Над ним же все смеются! – Мишину супругу душила зависть. – Скажите, Володя, я говорю неправду?
– Кто смеется?
– Наша жидовня! Пока он хлопает глазами, люди – торгуют!
Недели две назад на Брайтоне с большой помпой открылся магазин «Дары океана», где за стеклом витрины-аквариума плавали ленивые карпы, и с этого дня Мишина жизнь превратилась в сплошной кошмар…
– Ничтожество! – свербела Роза. – Я его, Володя, теперь иначе и не называю: «Мое ничтожество!»
Миша смотрел на жену, сосредоточенно размышляя: дать ей по морде сейчас или – потом? Разумница Роза однако не стала дожидаться решения, и ее словно ветром сдуло…
Полоса прибоя, шурша о песок, подкрадывалась к набережной; мы остались на лавочке вдвоем.
– Она еще прибежит и скажет: «Ой, знаешь, ты-таки был прав: они сгорели!» – пророчествовал Миша, глядя вслед удалявшейся супруге.
– О чем это ты? Кто сгорит?
– «Дары океана». Как они его открыли, так они его и закроют…
Тихо плеснула в темноте невидимая волна.
– Рыбный магазин, чтоб ты знал, Володя, нужно брать в черном районе…
– Почему непременно в черном?
– Негры покупают много дешевой рыбы.
Губы Миши дрогнули:
– Я нашел магазин!
Но в голосе слышалось не торжество, а страдание.
– Дорого просят?
– Не в этом дело. Хозяин хочет двадцать тысяч – «под столом».
– Этому человеку можно доверять?
– Человеку? Разве это человек? Это форменный Гитлер! Обобрал родного брата, которому восемьдесят лет, снял со старика последнюю рубашку…
– Как же можно давать ему двадцать тысяч под честное слово?
Миша запрокинул голову и поглядел в небо:
– Вот это самое говорит и мой адвокат…
Над нами горели бруклинские звезды.
– Но я дам ему деньги, Володя! Пусть она кричит, что я сумасшедший. Слушай: а вдруг это – мое? Понимаешь: мое счастье!..
На русском «пятачке» я чувствовал себя, как выброшенная на песок рыба. Я тосковал о желтом кэбе. Так заключенные, выйдя на волю, тоскуют по лагерю…
3
В нашем сложном мире порой случается, что события, которые происходят вдали от тех мест и даже от той части света, где мы живем, события, в которых мы ни прямого, ни косвенного участия не принимали, вдруг оказывают на наши судьбы куда более действенное влияние, чем все наши самые старательные потуги чего-то добиться в жизни или хоть как-то пристроиться. Отдаленной волной именно таких, то есть никакого отношения ко мне не имевших событий – толкнуло в конце концов с тропинки, по которой я шел, и меня… И случилось это, наверное, года через два после того, как однажды в Москве, на квартиру к бывшему генералу, давно лишенному советским правительством и генеральского звания, и боевых орденов, и пенсии, – к известному диссиденту явился незнакомый посетитель.
– Я украинский писатель из Киева, – представился он и назвал свое, ничего ие говорившее хозяевам дома имя. – Никаких рекомендаций у меня нет. О вас обоих (то есть, о генерале и его жене) я слышал и читал то, что вы написали… Я подумал, что если приду к вам сам по себе, вы меня не прогоните…
«В этих словах, – вспоминали впоследствии диссидент и его жена, – было столько обаяния и простоты, что мы сразу же прониклись к незнакомцу доверием. Долго сидели и разговаривали…»
Гость вручил подарок – рукопись своей книги. Однако подарком не обошлось, была у гостя и
Писатель из Киева был ясноглаз и русоволос, просьбу свою – устроить ему встречу с иностранными корреспондентами, с которыми он намерен говорить о политическом положении в стране, – излагал настойчиво, и у старого генерала, который когда-то гнал в атаки, на смерть, тысячи и тысячи таких же ясноглазых, русоволосых, – дрогнуло что-то внутри, и он сказал, что содействовать не станет:
– Последствия такого поступка непредсказуемы…
Так выговаривал искателю приключений человек, который уже прошел и аресты, и тюрьмы, и годы, годы истязаний в психушках, где врачи «лечили» его разлагающими сознание инъекциями.
– Вернитесь в Киев, – посоветовала, смягчая отказ, жена диссидента. – Постарайтесь еще раз обдумать свое решение, посоветуйтесь с людьми, которым доверяете. Как знать, может, со временем вы будете благодарны за то, что получили сегодня такой ответ.
С тем гость и ушел, а рукопись – осталась…
4
Грубый генерал-каторжанин, в облике которого и Академия Генерального Штаба не вытравила в свое время примет мужицкого сына, читал подаренный ему экземпляр и все ниже опускал своевольную, обритую наголо голову.
«Не сразу решился я передать рукопись этой книги для издания за границей. Существовало два варианта. Первый: выехать на Запад самому (есть такая возможность) и, уже находясь там, издать книжку. Второй: остаться на родине и передать рукопись за рубеж.
Я понимал: если останусь, то – по всем данным, исходя из опыта поведения властей моей отчизны, – буду арестован и осужден…
