видел, как нам можно добиться победы, что сделать, как сделать, какую пользу можно извлечь при помощи великого и ужасного существа, известного под именем Белый Дракон. Вы уже знаете от Такамори мой план. Я думаю, он передал вам его вплоть до мельчайших деталей и нет смысла повторять... Тогда я закончил.
Артем так и не понял, какое действие возымели его слова на умы сидящих перед ним людей. Сплошная невозмутимость, непроницаемость черт, каменные лица. Индейцы хреновы. Столько было потрачено пламенной риторики, красочных ораторских оборотов и исторических аналогий и — никакой реакции. Неужто все впустую? Или Артем слишком сложно изъяснялся и до них просто не дошло, о чем он говорил? Что ж, теперь пусть говорят они, теперь только и остается, что ждать их умозаключений.
Такамори выждал несколько минут, видимо, давая впитаться Артемовым речам в умы. Потом сказал:
— Мы никогда не слышали ничего подобного. Но еще никогда ни один гайдзин не сидел с нами здесь, на горе, где зажигал костры-гома Энно Одзуну. Когда-нибудь все происходит впервые. Теперь скажите свое слово вы. Стоит ли нам менять свою жизнь, к чему призывает Ямамото? Верить ли нам в то, что яма-буси смогут повторить подвиги людей из его страны, добывавших победу и для себя, и для своей веры? Согласуются ли его слова с нашей верой — с учением Энно Одзуну? И в первую голову — стоит ли нам принимать его деньги и его помощь для устранения Нобунага, или мы управимся сами? Пусть первым говорит Фудзита.
Едва закончил Такамори, как заговорил старый знакомый Артема.
— Я верю нашему Учителю Энно Одзуну, — сказал Фудзита. — Он сказал, что каждый может обрести могущество, стать буддой еще в этом теле. Но он не говорил, что для этого надо поверить словам красноволосого гайдзина. Он не говорил, что для этого надо идти на верную смерть. Он не говорил ни про какого Белого Дракона. Я думаю — пусть все будет так, как есть. Помощь и деньги от гайдзина Ямамото принять можно. Мы же принимаем деньги от самураев, а гайдзины все-таки лучше самураев. Но всему остальному я говорю — нет. Я сказал, пусть говорит следующий.
«Ах ты гад такой! — с тоской подумал Артем. — Личная обида ему не дает покоя». Понять Фудзита, конечно, можно, только все равно — гад он...
— Теперь пусть скажет Куримото, — распорядился Такамори.
Тому, кого звали Куримото, было примерно лет тридцать. Он был самого что ни на есть среднего для японца роста. По телосложению напоминал Брюса Ли. Его тело состояло из перекрученных, как корабельные канаты, мышц. Думается, и силенкой в руках он был вполне сопоставим с тем же Брюсом. И при этом Куримото был невероятно гибок, прямо пластилиновый человек какой-то — Артем наблюдал за ним во время восхождения на гору.
— Достигнуть могущества можно и в этой жизни, — на площадке под открытым горным небом зазвучал голос Куримото. — Только раньше, чем я его достигну, меня убьют самураи. Напомню уважаемому Фудзита, как живет наш клан. Мы живем в вечной войне. Мы не ночуем по два раза на одном месте. У нас нет времени заглянуть в себя, мы все время вынуждены смотреть по сторонам. Получается, мы находимся в вечном движении, но совсем не к совершенству. Мы хотим спокойствия и ради него готовы на любую битву, лишь бы она стала последней. Я вдвойне готов на битву, если это будет битва с самураями.
Вот так — простенько и красиво. Молодец Куримото. Артему понравилась его речь.
— Теперь скажи ты, Касаи. — Такамори посмотрел на юнца.
Юнец зарделся, заерзал на циновке. Похоже, нечасто интересовались его мнением, если вообще не впервые. И возможно, впервые он высказывался перед взрослыми людьми. Оттого и здорово волновался. Но выступил вполне достойно. И слова — по мнению Артема — произнес исключительно правильные.
— Я так понял смысл сказанного Ямамото, — сказал Касаи. — Он предложил нам путь, пройдя по которому, наши кланы займут на землях Нобунага то положение, какое занимают сейчас знатные самурайские роды. Я считаю, наши кланы достойны этого положения, и я готов сделать все, чтобы они его заняли. Умереть лучше на пути к высокой цели, а не убегая от самурайских мечей. Даймё Нобунага — враг Ямамото. Потому он не может быть нам врагом и ему можно верить. Я готов поверить Ямамото. А если Ямамото предаст нас, я положу остаток жизни, чтобы убить его своей рукой. Я сказал, пусть говорит следующий.
Следующий — он же последний, кто еще не высказался. Как там его у нас зовут...
— Теперь скажи ты, Тадаката, — произнес Такамори.
Глядя на Тадаката со стороны и проводя при этом в уме такую полезную штуку, как физиогномический анализ, непременно придешь к такому заключению: Тадаката у нас — добродушный, веселый человек, явно склонный к лени и полноте, да вот только беспокойная и полуголодная жизнь горных отшельников не дает ему возможности залениться и обрасти жирком. Проживай он не в лесах, а среди людей, Тадаката стал бы ярым противником любой работы, завсегдатаем дружеских попоек и любителем доступного женского пола. Причем предпочитал бы он девиц крепкотелых и никогда не унывающих. Вот какие выводы сделал Артем из своего физиогномического анализа. «И по идее, такой человек должен поддержать меня, — подвел итоговую черту Артем. — Потому что мой план обещает уход яма-буси из лесов в более приспособленные к эпикурейской жизни места. Только ради этого он должен поддержать меня».
— Я был дзёнином своего клана, но теперь не дзёнин. Дзёнином объединившихся кланов стал Такамори. Но я имею право говорить от имени клана, а не только от своего собственного, — так начал свое слово Тадаката. — Мой отец всегда говорил мне, что жизнь человека похожа на приливы и отливы. Если случился отлив, значит, жди — после него обязательно последует прилив. Сейчас жизнь яма-буси можно уподобить отливу. Значит, будем дожидаться прилива, он придет. Идти же против моря — безумство. Мы видим, что делает море с теми, кто пытается доказать, что человек сильнее его.
Тадаката наклонился, поднял крохотный камушек, валявшийся на скальной площадке, принялся крутить его в пальцах.
— Я считаю, Такамори предал нас, приведя сюда гайдзина. Он не должен был этого делать. Гайдзин — он и есть гайдзин. Разве мы знаем, что у него на уме сейчас! Разве мы знаем, что будет у него на уме завтра! Кто из вас может поручиться, что он не видит в нас всего лишь орудие для своих неизвестных целей — вроде топора, которым рубят лес. А когда топор затупится, его выбрасывают, не так ли? Я удивлен вашей доверчивостью, я ждал от вас другого! И я предлагаю убить гайдзина. — Он выбросил камушек, тот улетел за край площадки, полетел к земле, Артем невольно прислушался, когда раздастся стук, но так ничего и не услышал. Может, голос Тадаката заглушил звук. — Если же мое слово не победит, я готов принять любое ваше решение. Но как только мы исполним наши обязательства по Нобунага, я уйду и уведу с собой тех, кто тоже захочет уйти. Если никто не захочет — я уйду один и примкну к другому клану. И с этих пор я стану твоим врагом, Ямамото. Я сказал.
— Жестки твои слова, Тадаката, — вновь заговорил Куримото. — И возможно, во многом они справедливы. Но ты сам себя опроверг. Ты сказал: «Я удивлен вашей доверчивостью, я ждал от вас другого». Выходит, ты не догадался, что у нас на уме, а ведь мы с тобой знаем друг друга с детства. Чего уж говорить про гайдзина! И о том, что на уме у Такамори, мы не знаем, а его слово сейчас решит все...
«И я не стопроцентно уверен в том, что Такамори будет на моей стороне», — мог бы добавить от себя Артем.
А Такамори усмехнулся чему-то своему, бросил взгляд на потухающий костер-гома.
— Что вы слышали о боряку-дзюцу? — Такамори обвел поочередно взглядом всех собравшихся у костра-гома. Ответом ему было общее молчание. — Ничего. А это, между прочим, составная часть Учения Энно Одзуну. Только наш клан сохранил знание о боряку-дзюцу, а ваш клан утратил его. Знаете, почему так получилось? Знание, которое не применяется, отмирает, как отмирает ветвь дерева, к которой не поступают древесные соки.
Отсвет догорающего костра-гома падал на его морщинистое лицо. Между тем уже луна выползла из своего дневного укрытия, сделав обстановку еще более романтической.
— Боряку-дзюцу — это учение о том, как управлять событиями. Это только так кажется, будто единственное, что мы можем, — следовать за событиями, как хвост за лисой. Не все в нашей власти, мы не можем, например, по нашей прихоти вызвать бурю или заставить снег выпасть посреди лета. Но на течение человеческой жизни мы повлиять в состоянии. И не просто повлиять, а необходимым для себя образом. Я видел сегодня, как Фудзита в виде тренировки вкатывал на гору камень. Это впечатляет. Только чем
