повсеместное извращение творческого потенциала, накопленного поколениями. Собственно, из-за этого и начал греться Ледовый Цеппелин... Поясню примером, йока-йок-йока. Веками существовала легенда о Летучем Голландце. Но вот некий сочинитель в ваше время берет и переиначивает ее, делает все наоборот. Теперь корабль не корабль, а летающий автомобиль, не знак беды, а символ счастья, вдобавок тот же сочинитель называет все это уж совершенно по-дурацки 'Белый Мел Линкольна'. Ну, скажите на милость, как можно заменить Летучего Голландца на линкольн? Йока-йок-йока.
Мастер Йок спрыгнул с тахты и забегал по комнате.
- Да, ладно, написал и написал. Мало ли чего пишут. Чего уж там... Громоздкий хотел простыми словами успокоить разволновавшегося Мастера Йока, но пока он их мучительно подыскивал, Примавера и Ватт ловко подхватили своего патрона под ручки, бережно приподняли и отнесли к кровати.
- '...написал и написал...', йока-йок-йока. - Немного успокоившись, бурчал уже сидящий Йок. - Маленький пример, но показательный, йока-йок-йока... Это с обыденной точки зрения ничего не произошло. А в надсферах любой такой извращенный продукт творческого акта вызывает целую бурю возмущений, меняет уклад и приводит к возрастанию нестабильности. Сейчас же число таких искажений катастрофически возросло. Вы даже не представляете, сколько в мире творческих актов в основе имеющих пересмотр старых традиций! Море необъятное! И нестабильность, йока-йок-йока, громаднейшая! А что это, по-вашему, уважаемый Громоздкий? Из создавшейся сейчас архинестабильности лишь два выхода: либо в эру Змееносца, либо к первому пуэрперальному знаку.
- Что это за первый пу... пуэрп... пуэрперальный знак? - Энергичные речи гостя почти убедили музыканта, он уже уверовал и в возмущенные надсферы, и в Цеппелин, и в будущего Змееносца.
- Знак Шиликуна... йока-йок-йока... Вот мы и подобрались к основной цели нашего прибытия. Итак, мы совместно с Совокупным Бо нибелунгов должны обеспечить переход к Змееносцу, не допустив утверждения пуэрперальной власти... Но проблема-то состоит в том, что Пуэрперальная Вселенная строится на принципиальном подобии наших звездных знаков, йока-йок-йока. Она кривозеркальное отображение нас самих, и существует глубокая межзнаковая связь симметрий, и поэтому бороться с Пуэрперальностью очень сложно. Ведь крайне важно случайно не повредить в битве ни один из наших устоявшихся звездных знаков. Нельзя задеть ни Стрельца с Овном, ни Тельца с Рыбами, ни даже Скорпиона с Раком, ну, в общем, весь прошлый и уже устоявшийся звездный пантеон не должен меняться, йока-йок-йока... Кроме того, все свойства пуэрперальных знаков нам неизвестны... Лишь чуть-чуть знаем мы о первом, который асимметричен Змееносцу, который уже обозначился Предтечей Шиликуна, который одновременно зовется и сударем-господином, и Купром-Чаромутом, йока-йок-йока... И он с каждым часом набирает силу, ему удалось овладеть Цеппелином и собрать рать, йока-йок-йока....
Мастер Йок замолчал и задумался.
Лишь изредка звуки автомобильных моторов, доносившиеся с Шаговой улицы из приоткрытой балконной двери, нарушали тишину.
Примавера слезла с кровати, подошла к Громоздкому, взяла немецкую каску, стоявшую перевернутой у ног музыканта, высыпала из нее окурки, горелые спички и пепел - на полу образовалась аккуратная серая кучка, и начала тереть потемневший от старости, металлический защитный шлем о свой комбинезон.
По стенам побежали световые полоски - потускневшая поверхность старой каски быстро преобразилась в амальгаму, способную отражать солнечные лучики.
Примавера, глядя в глаза хозяину комнаты, подала сверкающий обновленный шлем.
Завороженный Громоздкий автоматически взял измененную каску, и водрузил ее себе на голову.
Убор плотно охватил голову, словно был сделан по нужной мерке. Внутри, под костями черепа, что-то сухо щелкнуло, перед глазами Громоздкого заплясали огненные пружинки, ему показалось, что руки налились свинцом, а ноги, наоборот, стали легче воздуха.
- Так надо действовать! Остановить, остановить! О, Главный Мастер Йок, дай силу мне! - Новообращенный Громоздкий удивился собственному голосу - слова звучали так, словно на виолончели сыграли пиццикато.
- О-оо, наиважнейших дел у нас впереди множество! Пора, пора приступать, йока-йок-йока.
12
Лана очнулась в летном кресле-лонжероне.
Тело ее было крест-накрест привязано к спинке ремнями безопасности, а руки зафиксированы эластичными бинтами на подлокотниках.
Она хорошо помнила, как второпях выбежала из подъезда с вещами, как в палисаднике перед домом ее догнал чесучовый, как больно стало руке, когда он рывком остановил и развернул ее, но дальше... дальше она надолго стала пленницей огромного стеклянного параллелепипеда.
Лана провела целую вечность, так, по крайней мере, ей казалось, в пустом аквариуме, где напрочь отсутствовала сила тяжести, и невесомое тело девушки совершало бесконечные хаотические движения, отталкиваясь от скользких холодных стекол.
По ту сторону одной из прозрачных стенок она изредка, когда позволяли безумные траектории полетов, могла видеть женщину в плаще и капюшоне, которая чертила двуручным мечом на гладкой пыльной поверхности какой-то странный знак.
При касании стенки аквариума из-под стального лезвия меча сыпались искры, а Лана мучилась в тоске, потому что из-за беспорядочных, навязанных отсутствием гравитации, движений собственного тела ей никак не удавалось разглядеть этот важный знак, лишь огненные полукружия запали в памяти...
Так что, обнаружив себя привязанной к креслу в кабине какого-то летательного аппарата, Лана почувствовала даже некоторое облегчение и подумала: 'Все-таки вечное единообразие недостижимого - самая страшная из возможных мук'.
Иногда снаружи сквозь толстые зеленые иллюминаторы пробивались всполохи сварки, и тогда, кроме трех пустых кресел рядом, Лана видела полукруглые своды, устланный персидским ковром наклонный пол, уходящий вперед и вверх к большому корабельному рулевому колесу с множеством округлых ручек по периметру.
Вдруг старинный штурвал дернулся, скрипнул и начал вращаться с увеличивающейся скоростью.
Откуда-то сзади появился свет - очевидно, там была входная дверь. Свет был достаточно яркий, и Лана, привыкшая к полумраку темницы, рефлекторно зажмурилась.
Она почувствовала слабый запах петрушки, потом кто-то быстро прошел рядом, и когда девушка открыла глаза, то впереди увидела чесучового сударя-господина.
Чаромут стоял, оперевшись на остановившийся штурвал и выставив вперед левую ногу.
'Водянистая влага... вроде сухой, а словно в каком-то скафандре из водянистой влаги, - наконец-то девушке представился случай внимательно рассмотреть сударя-господина, - кажется, что каждым движением преодолевает вязкое сопротивление... Нет, это не его мир!'
Пола чесучового пальто отогнулась, открылась синяя подкладка, Лана увидела белую букву омегу и вспомнила: 'А ведь женщина в капюшоне чертила что-то, очень похожее на омегу! Но что? Как же там складывались линии?'
- Эх, Лана, девятнадцати лет от роду! Лана, которая не знает своего истинного родства и предназначения. Забудь прошлое, твое нынешнее принадлежит мне, Купру-Чаромуту, а в будущем заинтересован сам Шиликун... Ты, Лана, теперь лишь стерженек ключика. Половинка от целого... Прослушай, Лана, то, что составляет бородку ключа к истинному существованию, вторую половинку. Послушай, Лана, мудрое древнее заклинание. - В руках сударя-господина зашелестел кусок пергамента. - Во имя торжества Великого Минуса, ради Рождества Первого Пуэрперального, во имя твоего Бого-знака, о, Шиликун!
А затем, опережая свое эхо, по тесной кабине прокатились отчетливой скороговоркой прочитанные слова, начинающиеся на одну букву.
'Экзерсис эзотерических экзотик - это эллиптическая эвтаназия эволюции'.
- Как тебе на слух, Лана? Не чувствуешь ли прилива сил? Ах, ах, какая жалость! А для меня слова эти слаще меда. - Чаромут убрал пергамент в карман. - Ну, ничего, ничего... Тебе и не надо многого знать. Важно лишь то, что ты здесь, рядом с Цеппелином, что формула уже моя, и что Центрифуга почти готова... Это была лишь репетиция, но скоро, очень скоро, наступит сладкий миг перерождения! Теперь уж ничто не сможет помешать мне, а-ха-ха!
