мутный лунный диск или потемневшую от времени монету.
– Вот именно! – сказала я, уловив подсказку, и полезла шарить по карманам, разыскивая фальшивый пятак.
Нашла, положила монету перед собой и, таращась на вписанную в круг пятерку, забормотала классическую сыщицкую речевку, знакомую с детских лет:
– Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать! Кто не спрятался, я не виновата! Итак, вопрос первый: случайно ли в этой истории появился фальшивый пятак?
– По-моему, это не самый актуальный вопрос! – покритиковала меня Тяпа.
– Я не утверждаю, что он номер один по важности, просто он самым первым пришел мне в голову, – оправдалась я.
– Записывай вопросы, – посоветовала Нюня.
Это было толковое предложение, но реализовать его оказалось непросто. Мемуаров никто из обитателей нашего курятника пока не писал, так что принадлежностей для письма в домике не было. Подумав немного, ручку я заменила косметическим карандашом, но бумагу нашла только туалетную. Использовать не по назначению ватерклозетный папирус показалось мне оскорбительным для высокого искусства сыска и следствия, и тут я вовремя вспомнила о блокноте, который конфисковала в ходе обыска в Ромином скворечнике.
– Раньше это была шпионская записная книжка – теперь будет детективная! – постановила я, открывая чужой блокнот, исписанный всего на треть или даже меньше.
Банковская купюра, исполняющая роль закладки, мне мешала, и я бесцеремонно вытряхнула ее. Пятисотка спланировала на парту и легла рядом с фальшивым пятаком. Лишь благодаря этому компрометирующему соседству я удостоила банкноту особого внимания и с большим интересом ее рассмотрела.
Купюра была волнистая, вроде как мятая, похоже, она сначала сильно намокла, а потом просохла, но при этом утратила свежесть и как будто даже полиняла.
– Может, Рома сунул пятисотку в блокнот, а потом между зеркалом и стеной для того, чтобы она просохла? – предположила Тяпа.
– Стирал он ее, что ли? – удивилась Нюня.
– Ага! Деньги отмывал! – хохотнула моя нахалка.
– Так. Есть у меня одно нехорошее предположение, которое нуждается в срочной проверке! – сообщила я и встала из-за парты.
Тетя Люся сидела в своем виноградном офисе, шикарно курила «Мальборо» в янтарном мундштуке и читала Томаса Манна.
– Тетечка Люсечка, вы не одолжите мне пятьсот рублей одной купюрой, на полчасика всего? – на одном дыхании протарахтела я, врываясь под зеленый свод.
Хозяйка сделала длинную затяжку, потом отвела в сторону руку с дымящей пахитоской и посмотрела на меня долгим взглядом психиатра, прикидывающего, не пора ли звать к пациенту санитаров. Я мысленно оценила состояние своих финансов и спешно добавила фразу, которая должна была убедить тетю Люсю в крепости моего рассудка:
– Верну через полчаса на полтинник больше!
Хозяйка выпустила в просвет между кружевными листьями сизую струю дыма и подарила мне монарший кивок:
– Я беру десять процентов в день, а не в час! Вернешь пятьсот десять, этого будет достаточно.
Потрясенная такой неслыханной щедростью, я с благодарностью приняла протянутую мне купюру и удалилась, пятясь и часто приседая в благодарственных книксенах.
Следующие пятнадцать минут я посвятила сравнительному анализу двух банкнот. Я их мяла, щупала, смотрела на просвет, терла сначала сухой, а потом мокрой зубной щеткой, сгибала пополам и снова терла… Не рискнула только поливать кислотой и поджигать, чтобы не испортить подлежащую возврату купюру хозяйки.
В результате многоэтапного эксперимента выяснилось следующее. Купюра номер один (изъятая из блокнота) отличалась от тети-Люсиного образца цветом и качеством бумаги. У первой пятисотки бумага была более тонкой, а цвета более тусклыми. Тонюсенькие волосинки, микроскопическими червячками разбросанные по банкнотам, в первом случае оказались нарисованными. Водяных знаков на Роминой пятисотке я не нашла вовсе, а серебристая полосочка, пунктиром тянущаяся поперек купюры, оказалась приклеенной. В общем, дураку было ясно, что денежка фальшивая.
Тяпа и Нюня – обе не дуры – все поняли и потрясенно молчали. Я спрятала поддельную купюру за обложку блокнота и нервно побарабанила пальцами по парте.
– А ведь фальшивый пятак тоже был из Роминого кармана, – подала голос Тяпа.
– Сначала фальшивый пятак, потом поддельная пятисотка – ясно, что это не случайное совпадение, – встревоженно сказала Нюня.
Я вполне понимала и разделяла ее беспокойство. Похоже было, что я вляпалась в криминальную историю со сложным сюжетом: тут тебе и сексуальные маньячества, и шпионские шифровки, и фальшивые деньги, и даже убийство! Такой сюжет мог оказаться в прямом смысле головоломным.
– Предлагаю все бросить и уехать домой, к папе и маме! – подрагивающим голосом предложила трусиха Нюня.
– Никогда! – решительно ответила Тяпа.
Я задумалась. С одной стороны, вернуться под крылышко к папе, маме, бабушкам и дедушкам было бы совсем неплохо. Дома, за спинами любящих родственников, я буду как в крепости. К тому же не придется больше заниматься унизительным собирательством на пляже. Некоторое время можно будет вообще ничего не делать, с удобством сидя на шее у родителей и неспешно врачуя свою израненную душу.
Я представила нашу фамильную дачку на хуторе Маркса, плетеное кресло-качалку на тенистой веранде, большую миску со сколотой эмалью, полную спелых яблок, сонную кошку Мусю на полосатом половике, и мне нестерпимо захотелось позвонить домой. Нет, лучше не домой, а папе на сотовый, чтобы мама не слышала, как он будет меня ругать. Мама всегда очень переживает, когда папа слишком строг с ее маленькой дочуркой.
Чтобы позвонить отцу, нужно было найти телефон. Я приехала в Татьянку без мобильника, совершенно сознательно лишив любящих родственников возможности днем и ночью названивать мне с увещеваниями и уговорами.
Ближайший телефон был в «Рузанне». Туда я и направилась, по пути заскочив к тете Люсе, чтобы отдать ей пятьсот рублей – вместе с оговоренными заранее скромными процентами и благодарственными словами.
В просторном холле «Рузанны» было сумрачно и прохладно. На высокой стойке ресепшена грудью лежала особа в красном пиджаке из тех, которые новые русские давно посдавали в секонд-хенд. На голове у особы высилась тщательно отутюженная алая пилотка. Заглядевшись на этот яркий образец головных уборов испанских коммунистов, я не сразу обратила внимание на менее броские волосы особы и не узнала в ней Рыжую Наташку. Успела вежливо спросить:
– Добрый день, вы не позволите мне воспользоваться вашим телефоном?
– Привет, Танюха! – радостно завопила Наташка, широко раскинув руки поверх подковообразной стойки.
– Привет! – ответила я, смущенная столь горячим приемом.
С учетом разделяющей нас высокой стойки, обнять меня Наташке было бы затруднительно, поэтому она ограничилась тем, что с двух рук послала мне сочные воздушные поцелуи.
– Как дела? – улыбаясь, спросила она.
– Идут, – уклончиво ответила я, не планируя вдаваться в шокирующие подробности. – А у тебя?
– А у меня летят! – похвасталась Наташка. – Видишь, я уже на новой работе! Та-та-ти, ти-ти-та!
Она уперла кулачки в красные пиджачные бока и задорно покружилась.
– Шикарное заведение, постояльцы сплошь толстосумы, есть даже один холостой миллионер! – понизив голос и прикрывшись ладошкой, доверительно сказала Наташка. – Вот сойдет мой остаточный фингал – сразу начну строить ему глазки!
