– Ах! – с сожалением вздохнул он и отвернулся.
– Хороший ты, Танечка, человек, но ограни-и-иченный! – жалостливо протянул Вовик.
– Не то слово! – согласилась я, радуясь возможности исповедаться. – Боюсь, в данном конкретном случае конец всех ограничений наступит одновременно с моим собственным концом. Так вы поможете бедной закомплексованной девушке или нет?
– А какие у тебя комплексы? – поинтересовался Вовик.
– Зенитно-ракетные! – удачно сострила моя нахальная Тяпа.
– Присядь пока, – ухмыльнувшись, сказал Левик и быстрее заработал щеткой.
Потом причесанный Вовик уступил мне место, и я пересела на табуретку, причем Левик, сердобольно улыбаясь, попросил меня повернуться к трюмо спиной. Уже на этой стадии процесса я заподозрила, что результат моего грядущего превращения в другого человека будет весьма впечатляющим, и малодушно зажмурилась. А когда вновь открыла глаза и обернулась к зеркалу, то выяснила, что Левик и Вовик превзошли самые смелые мои ожидания.
Из зеркальных глубин на меня изумленно таращилась темнокожая особа с экзотической прической из множества тонюсеньких смоляных косичек, скрученных аккуратными бубликами и завязанных веселенькими разноцветными резиночками. В просветах между черными волосяными крендельками виднелась белая кожа.
– Замажем! – легко сказал Левик, когда я указала ему на это несоответствие, и с помощью кисточки квадратно-гнездовым способом обработал мою голову темной пудрой.
Физиономию мою мальчики раскрасили той же пудрой, фиолетовыми румянами, сиреневыми тенями и нежно-розовой губной помадой, а за ухом прицепили свежую белую лилию.
– Ну, как тебе мулаточка? – откровенно любуясь делом своих рук, спросил Вовик.
– Внучка дяди Тома в свадебном убранстве! – брякнула я, обессиленно сползая с табуретки.
– Сиди! – прикрикнул на меня Левик. Он встряхнул флакон с распылителем, прицелился и выпустил на мою руку струю краски. – Сейчас я тебя автобронзантом заполирую, чтобы руки-ноги по цвету не отличались от лица. Вовик, сними с нее халат!
– Не надо! – вякнула я, но мальчики не послушались.
Крепкие мужские руки ловко и бережно раздели меня до белья и затонировали под Анджелу Дэвис.
– Пять минут не одевайся, просохни как следует! – отпуская меня, велел Левик.
Сжимая в одной руке скомканный халатик и почесывая ногтями другой зудящую кожу под африканскими буклями, я нетвердой поступью спустилась в курятник. Там уже было тихо, Софи в расхристанном пеньюаре стояла у окна, разглядывая свою физиономию в маленьком зеркальце. При моем появлении она уронила пудреницу, запахнула неглиже и озадаченно молвила:
– Пардон, мадам…
– Соня, это я! – сказала я, не зная, плакать или смеяться.
– Танька? – присмотревшись, ахнула Софи. – Ну, ни фига себе макияжик! Я тоже такой хочу! Левик! Вовик! Размалюйте и меня под негрицу!
С этим просительным криком она умчалась наверх, откуда сразу же послышался веселый смех мальчиков и восторженная ругань самой Софи. Я подняла с пола пудреницу и по кусочкам рассмотрела себя в маленьком зеркальце.
– Какое чучело! – простонала моя Нюня.
– Ну, какое? – воинственно отозвалась Тяпа. – Нормальное африканское чучело, боевая подруга зулуса! Может, не Мисс Черный Континент, но, во всяком случае, Таньку нашу в таком виде узнать невозможно. Кто со мной поспорит?
Желающих поспорить не нашлось, и Тяпа с пиратским весельем в голосе сказала:
– Вот так-то! Полюбите нас черненькими!
– Нас и беленькими-то не каждый полюбит! – напомнила самоедка Нюня.
Могла разгореться дискуссия, но тут я посмотрела на часы, увидела, что до назначенной встречи с Наташкой осталось всего сорок минут, и поняла, что переживать по поводу новой наружности уже поздно. Все равно сменить имидж я не успею, один автобронзант с организма полночи смывать придется. А хитрые африканские загогулины на голове мне без помощи Левика и Вовика вообще нипочем не расплести!
– Что мне надеть-то? – примирившись со своей судьбой, хмуро вопросила я.
– Белое, конечно! – в один голос сказали Тяпа и Нюня.
Не считая поруганного китайского костюмчика, из белого у меня были только кисейное платьице и простая трикотажная майка-борцовка, которую я никогда прежде не использовала как выходной наряд. Однако в кисейном платьице меня уже многие видели, так что соображения конспирации настоятельно требовали вывода в свет нижнего белья. Я надела майку с кремовыми шортами, что на темной коже смотрелось, надо признать, весьма эффектно, обула кроссовки и поморщилась. Белые тапочки на ногах вполне гармонировали с общим ансамблем, но казались мне недобрым предзнаменованием.
– Все будет хорошо! – подбодрила меня авантюристка Тяпа.
– Но не у всех! – горестно съязвила Нюня.
Я сунула в карман фальшивый пятак, поддельную пятисотку и сто рублей настоящих денег, крикнула в потолок:
– Всем пока! – и решительно шагнула за порог.
Наташка меня в знойном африканском обличье, конечно, не узнала. Она даже испугалась, когда я спикировала с парапета поперек ее пути, отчего в первый момент высказалась по поводу моей новой внешности весьма нелестно, в духе расовой дискриминации. Однако присмотревшись к «психованной нигерше» поближе, Рыжая сменила гнев на милость и горячо одобрила мою изобретательность.
– Сто процентов, на такую эффектную гуталиновую кралю охранники заглядятся надолго! – радовалась она, пока мы шагали к казино, держась за руки и тем самым негласно пропагандируя идею дружбы и братства между народами.
На ближних подступах к казино пришлось пробиваться сквозь плотную толпу. Люди стояли, обратив выжидательные взоры к порталу «Флориды» и шевеля губами, как молельщики.
– Что тут происходит? – забеспокоилась Наташка. – С чего вдруг такой аншлаг?
– Может, ожидается вынос святых мощей очередного азартного великомученика? – предположила я.
Наташка даже не улыбнулась.
– Тань, ты пока постой тут, в стороночке, а я схожу в разведку.
За одним из столиков, затрудняющих праздно гуляющей публике передвижение по набережной, грустно сутулились над микроскопическими кофейными чашечками два темнокожих парня с редкими для африканцев именами Саня и Митяй. Оба являлись гражданами Российской Федерации и никогда в жизни не выезжали за ее пределы, а по поводу шоколадного цвета кожи могли быть в претензии только к своим любвеобильным русским мамочкам, имевшим неосторожность понести от святого духа интернационализма.
За исключением темного колера кожных покровов, сходства между Саней и Митяем имелось мало. Саня был высокий, мускулистый, с круглой головой-чугунком, картофельным носом и толстыми губами, похожими на ржаные оладьи. Митяй ростом не вышел, голова у него была вытянутая, нос тонкий, острый, глаза большие и печальные, как у жирафа. Митяй учился в Политехническом на технолога хлебобулочной промышленности и очень скромно жил с бабушкой на ее пенсию и свою стипендию. Саню весной отчислили с третьего курса монтажного техникума, и он торопился до осени заработать денег на взятку военкому, чтобы «откосить» от армии. В самом начале сезона парни вместе приехали в курортный поселок на заработки. Они ходили по пляжу в тростниковых юбочках на голое тело, весело орали: «Акуна матата! Ай- яй-яй!» – и фотографировались с жадными до экзотики отдыхающими за деньги.
– Может, еще по чашечке попросим? – с надеждой оглянувшись на барную стойку, вопросил Саня.
Хозяйка открытого кафе «Сафари-парк» по вечерам использовала «акунамататайцев» в качестве бесплатной рекламы своего заведения, но не кормила, а поила только безалкогольными напитками. Саня и Митяй от кофе и минералки не отказывались, но втайне нехорошо завидовали мартышке Маньке, которая была куда более высокооплачиваемым промоутером – за те же самые представительские услуги она получала бананы и апельсины. Правда, мартышке приходилось сидеть на неудобной искусственной пальме и периодически проделывать трюк по команде: «Манька, бинокль!»
