волю волн, но выразить свое желание в словах я не успела, только взволнованно ахнула. Подружка, сопя, тянула к себе трофей с ловкостью рыбака и упорством бурлака и выронила орудие рыбацко-бурлацкого труда, только когда на поверхности воды черными водорослями заколыхались спутанные пряди.
— Ай!
Вся конструкция булькнула в воду, а Ирка отскочила от пруда с такой прытью, что версия о пригодности данной местности для игры в резвых зайчиков могла считаться подтвержденной.
— Что это было? — шепотом спросила она, сделав глаза плошками.
— По-моему, это был нагрудный медальон на деревянных бусах, — поежившись, сказала я.
— Хочешь сказать… он как раз был… на груди? — опасливо прошептала Ирка.
— А бусы — на шее, — уныло добавила я.
Мы взглянули друг на друга, синхронно вздохнули и одновременно спросили:
— Кто звонит Сереге, я или ты?
— Вот б… блинство! — ругался капитан Лазарчук, в последний момент неуклюже корректируя очень грубые слова в пользу относительной пристойности. — Что за хе…херомантия! На кой х… то есть зачем вы вообще поперлись к этому пруду, идиотки несчастные?
— Грубый ты, Лазарчук, и нечуткий! — обиженно сказала Ирка. — Замшелый питекантроп, а не цивилизованный страж порядка!
— Зато вы современные девушки, нет слов! — огрызнулся Серега. — Это у вас флэш-моб какой-то, что ли? Собираться парами и жмуриков искать?
— Как он нас обозвал? — шепотом спросила у меня Ирка. — Фляш… Флюш…
— Флэш-моб. Это такое модное развлечение для «продвинутых» граждан, — проявила эрудицию я. — Они договариваются в Интернете, а потом толпой собираются в одном месте и учиняют какую-нибудь глупость. Например, в гробовом молчании возлагают цветы к ногам резинового клоуна у «Макдоналдса». Шокируют народ и получают от этого удовольствие.
Ирка попыталась уверить Лазарчука, что мы с ней не получили никакого удовольствия от того, что в очередной раз шокировали его и весь милицейский народ, но капитан не дал ей разговориться. Ему самому было что сказать.
Я слушала неласковые ментовские речи и виновато молчала. Ирка, высокомерно задрав подбородок, рассматривала облачка в небе и в паузах между Серегиными фразами независимо шмыгала носом, а я просто смотрела в сторону. При этом из имеющегося в моем распоряжении неограниченного выбора сторон я предпочла ту, где плотной стеной стояли густые зеленые елочки. Просто елочки. Просто стояли. Как и положено вечнозеленым деревьям, елочки никак не менялись, и рядом с ними ничего не происходило. Это постоянство успокаивало, потому что за моей спиной, там, куда я так усиленно старалась не смотреть, что затылок затвердел до цементной плотности, коллеги капитана Лазарчука вытаскивали из воды деревянный медальон и все, к нему прилагающееся. А прилагалось к нему, как мы с Иркой и боялись, мертвое женское тело. Это было ясно по репликам, которыми под плеск волн, журчанье и хлюпанье обменивались циничные оперативники:
— Ну так и есть — русалка!
— Свеженькая еще, рыбонька, совсем недолго плавала!
Мне очень хотелось заткнуть уши, но это было бы невежливо по отношению к распекающему нас с Иркой Сереге. Лазарчук имел моральное право устроить нам нагоняй: мы с подружкой уже не в первый раз подбросили ему неприятную работенку.
Сознавая это, я слушала капитана кротко, а самолюбивая Ирка опять не выдержала.
— Поперлись! — возмущенно повторила она. — А для чего сюда прутся все остальные граждане? Это, между прочим, если кто не знает, Парк культуры и отдыха! Здесь культурно отдыхают, гуляют, дышат свежим воздухом!
— И топятся, — не удержавшись, подсказала я.
Ирка осеклась, а Лазарчук фыркнул как лошадь и крайне язвительно сообщил:
— Топятся — это когда по собственной инициативе! А когда камнем в висок и замертво в пруд — это уже совсем другое мокрое дело!
— О господи! — Я ужаснулась и обернулась, чтобы увидеть несчастную жертву преступления.
Лучше бы я этого не делала!
Деревянный медальон, так приглянувшийся Ирке, с лески сорвался, и бусины рассыпались, однако и без того видно было, что убитая одета со вкусом — в шикарные замшевые брюки и кашемировый джемпер песочного цвета. Конечно, пребывание в грязной воде сильно подпортило вещи жертвы и превратило в сущее безобразие ее прическу и макияж. Собственно, только поэтому я ее и узнала.
Бледное лицо в разводах грязи и спутанные черные волосы — именно такой я видела Марию Петропавловскую, когда она была еще живой.
— Анка, я нашла твою подругу, Машу, — печально сказала я в трубку, плотно зажатую между двумя щеками — моей и Иркиной.
Подружка, взволнованно сопя и старательно маскируя неистребимое любопытство под глубокое сочувствие, старалась не упустить из моего разговора с Анютой ни единого словечка. На слова, впрочем, я на сей раз была не щедра. Язык не поворачивался объявить Анке страшную новость.
— Я знаю, Ленчик, спасибо тебе огромное! — грустно ответила приятельница.
— Да не за что, — растерялась я.
— Она мне позвонила сразу после вашего с ней разговора.
— Ань, ты знаешь, а ведь Маша…
— Да знаю я, знаю! — недослушала приятельница. — Она и мне сказала все прямым текстом: не желаю, мол, поддерживать отношения, что было, того не воротишь, мы с тобой вращаемся на разных орбитах, прости, прощай и не поминай лихом!
— Анка…
— Да не успокаивай ты меня, я не очень-то расстроена! Я прекрасно знаю свою подругу, все ее обиды ненадолго. Машка вспыльчивая, но отходчивая.
Тут моя собственная вспыльчивая подруга выразительно кашлянула и подтолкнула меня локтем, прозрачно намекая, что пора бы сообщить Анюте — отходчивая Маша отошла насовсем.
— Аня! Маша сейчас тут! — дерзнула я.
— Правда?! — Приятельница неподдельно обрадовалась. — Она рядом с тобой? Ленчик, ты умница! Настоящий миротворец! Ну-ка, передай Машке трубу!
— Анька! — вырвав у меня мобильник, гаркнула потерявшая терпение Ирка. — Единственная труба, которая еще пригодится твоей подружке, стоит на крыше крематория!
— О боже! — закатил глаза Лазарчук, присутствовавший при этой сцене. — И эти люди обвиняют меня в грубости и нечуткости?!
Ирка сердито зыркнула на него и скомандовала в трубку:
— Сиди дома, мы сейчас приедем!
Она вернула мне телефон, обессиленно упала на пенек, устало вытянула ноги и с укором сказала Сереге:
— Не о том вы думаете, господин капитан! Вы бы лучше к товарищам своим присоединились, следочки какие-нибудь поискали на месте преступления, пальчики, орудие убийства! Ваше дело — душегуба ловить, а не разговоры разговаривать!
— Орудие преступления искать не надо, булыжник этот у жертвы за пазухой лежал — для пущей тяжести, надо понимать, — невозмутимо ответил Лазарчук, тщательно протирая полой теплой вельветовой рубашки старомодные солнцезащитные очки. — Пальчиков никаких там не будет, не стоит и надеяться, тело не меньше часа в воде пролежало, и камень вместе с ним. А вот следочки… Петь, а что у нас со следочками? Есть?
— Следочков у нас валом, но все они с одной пары ножек, — охотно отозвался лейтенант Петя Белов. — То ли кроссовки, то ли спортивные туфли на ребристой подошве, размер сорок первый, растоптанный. Похоже, тут совсем недавно какой-то чокнутый физкультурник вокруг водоема кросс бегал. Оставил отпечатки в десять слоев, один на другом, и ничего другого из-под них уже не добудешь.
Я опустила взгляд и посмотрела на Иркины вытянутые ноги. Она мгновенно подобрала их, свистнув по
