покойник из чемодана был опознан как гражданин России Юрий Михайлович Солнцев, заместитель директора одной губернской телекомпании. Установить его личность в кратчайшие сроки помогло консульство благодаря биометрическим данным погибшего, имевшего самый современный загранпаспорт. В связи с этим следовало признать, что Юрий Михайлович Солнцев был образцовым туристом и стал образцовым трупом, не особенно осложнившим работу экспертов Крипо.
— Вы русские? — задумчиво спросил Руди неправильного Санту.
— Моя фамилия Розенкранц! — важно ответил тот.
— А могу я узнать фамилию этой дамы? — продолжал настаивать инспектор.
Судя по тому, что Санта Розенкранц обратился с соответствующим вопросом к самой даме, он тоже не знал ее фамилию. Это только укрепило смутные подозрения Руди, так что ответ: «У нее нет при себе документов, вас устроит визитная карточка?» — он принял с недоверчивой усмешкой.
И совершенно напрасно! Визитная карточка спутницы Санты Розенкранца инспектора Крипо не просто устроила — она превзошла все его ожидания! Маленькая белая картонка удобочитаемыми латинскими буквами сообщала, что госпожа Елена Логунова является редактором информационной службы Екатеринодарской телекомпании.
О существовании на карте мира этого южного российского города, а в нем — этой самой телекомпании инспектор Вайсман узнал совсем недавно и при таких обстоятельствах, которые никак не позволяли забыть новые знания в области географии прежде, чем закончится расследование по делу об убийстве Юрия Михайловича Солнцева. Тот факт, что сумчатый покойник и спутница неправильного Санта Клауса Розенкранца оказались не просто земляками, но еще и коллегами по работе, невозможно было оставить без внимания.
— Руди, перед смертью эта собака кого-то покусала! — сообщил инспектору его коллега, осматривающий бренное тело таксы.
В другой раз дотошный и педантичный Виккерс не преминул бы указать эксперту на неточность формулировки: из сказанного не явствовало, чья именно смерть последовала за покусом — самой собаки или ее жертвы. То есть гибель собаки была очевидна, но наступила ли она в результате пищевого отравления жертвой покуса, судить без соответствующих анализов было рановато.
— Отлично, — несколько невпопад сказал Руди и посмотрел на ноги подруги Санты Розенкранца с интересом, который был гораздо сильнее обычного мужского.
Ноги иностранной тележурналистки блистали не столько красотой, сколько лаковым капроном. Следов контакта с собачьими зубами на них не наблюдалось. Тем не менее Руди твердо сказал:
— Я попрошу фрау проследовать с нами для выяснения некоторых обстоятельств.
Затем инспектор присел на корточки рядом со своим коллегой, окинул суровым взором хладный и мокрый собачий труп, задержал взгляд на оскаленных челюстях животного и непререкаемым шепотом распорядился провести в отношении данного тела не менее полную экпертизу, чем та, которая позволила установить личность Ю. М. Солнцева.
— Как скажешь, Руди! — ответил эксперт и, едва инспектор повернулся к нему спиной, выразительно покрутил пальцем у виска.
Эксперт и сам любил животных, но считал, что посмертно уравнивать их в правах с людьми — это уже чересчур!
23
Для Ирины Максимовой завтрак прошел нечувствительно: подругу Ирка любила больше, чем покушать, поэтому в растрепанных чувствах никак не могла сосредоточиться на процессе питания. Толстокожий обжора Вадик этим беззастенчиво пользовался, выдергивая из-под руки рассеянной сотрапезницы лакомые кусочки.
— Я вроде булочку приносила? — потянувшись к тарелке и нащупав ее гладкое фарфоровое дно, пробормотала Ирка. — Господи, ну куда же она пропала?!
Вопрос был не о булочке, а о подружке, но воровато чавкающий Вадик смены предмета разговора не уловил и, побуждаемый нечистой совестью, пробормотал:
— Ну, куда… Известно куда. У молодого здорового мужчины знаешь какой аппетит! О-го-го!
— Ты на что намекаешь? — Ирка очнулась от глубоких раздумий и посмотрела на Вадика тяжелым, как бабушкин чугунный утюг, взглядом. — Я чего-то не знаю?
Молодой здоровый мужчина с о-го-го каким аппетитом вполне сошел бы за уважительную причину исчезновения не только булочки, но и подружки. Но кто мог быть этим плотоядным хищником? Вынырнувший из глубины веков сосед Саша, по Иркиному несправедливому мнению, не тянул ни на молодого, ни на здорового.
— Да вообще больной — с легкостью отказался от такой женщины! — продолжая ревностно отстаивать интересы подруги, произнесла она вслух.
— Отказался? Когда это?! — по-прежнему принимая сказанное на свой счет, искренне обиделся Вадик.
Единственной женщиной, от которой он отказался бы с легкостью, могла быть только Смерть с косой.
— Вадик! — ничего не слыша и продолжая гнуть свою линию, настойчиво сказала Ирка. — Если есть какой-то мужик, ты должен мне все рассказать. Сейчас самое время признаться.
— Клянусь тебе, никаких мужиков! Никогда! — заверил ее Вадик, клятвенно прижимая огрызок плюшки к сердцу, целиком и полностью принадлежащему исключительно женщинам.
— Доброе утро! — возникнув у стола, вежливо произнесла переводчица Ксения. — Херр Вадим, если вы закончили трапезу, я хочу познакомить вас с господином…
— Да пошлите вы его… к какому-нибудь другому херру! Я не знакомлюсь с господами! — нервно вскричал Вадик, всерьез обеспокоенный тем, как стремительно, да еще и в международном масштабе, гибнет его репутация бабника. — Меня интересуют только дамы! И больше всех других дам в настоящий момент меня интересует моя напарница. Вы знаете, Ксюша, ведь она…
— Цыц! — прикрикнула Ирка, хлопнув ладошкой по столу. — Не смей компрометировать Ленку в глазах зарубежной общественности! Рано еще поднимать тревогу! Возвращаемся в номер, сидим и ждем.
Но сидеть и ждать, бездействуя, оказалось невыносимо.
— Хоть новости посмотреть… — пробурчал Вадик, включая телевизор.
— Кушен, кушен, кушен, кушен! — запел тоненький голосок.
На экране возник мультипликационный заяц, обнимающий непристойно большую морковку. Лелея гигантский корнеплод в своих объятиях, длинноухий зверек дурашливым дискантом тянул песенку на немецком языке. Страсть, с которой грызун прижимал морковку к брутально мохнатой груди, разительно контрастировала с писклявым голосом кастрата.
Вадик с недоумением взглянул на Ксюшу.
— Зайчик поет о том, как он любит эту чудесную, прекрасную, замечательную морковку, — угадав невысказанный вопрос, невозмутимо объяснила переводчица. — Это сейчас самый популярный в Германии рингтон.
— Извращенцы! — грубо бухнула расстроенная и злая Ирка.
Вадик переключил канал.
На экране появились две фотографии, с виду совершенно одинаковые. Их автор запечатлел средних размеров четвероногое, распластавшееся на голом кафельном полу. Животное было мохнатое, белое, а определить его видовую принадлежность мешало скверное качество снимков. В левом нижнем углу экрана призывно моргала табличка с набором цифр, в правом размеренно и безостановочно, словно робот- дирижер, жестикулировала телевизионная дева. Голос у нее был такой усталый и грустный, что Вадик, вопреки легенде ни черта не понимающий по-немецки, сочувственно предположил:
— А эти белые зайчики, похоже, умерли от неразделенной любви к морковке?
— Это не зайчик, это полярный медвежонок, живой символ Берлинского зоопарка, — терпеливо
