Суда, голос язвительно припечатал:
— Тебе, я вижу, одного пожара было мало? Это кто с тобой — артисты погорелого театра?
Я захлопала глазами, и тут к нашей колоритной группе причалила неторопливая Ксения.
— Фрау Элена, добрый день! — сказала она.
Простое вежливое приветствие растрогало до слез, потому что неласковый прием, оказанный друзьями, обидел меня до глубины души. Подумать только: я возвращаюсь, пережив в гордом и отвратительном одиночестве ряд странных и неприятных приключений, и как они меня встречают? Орут и испепеляют вглядами!
— Ты где была?! — выбросив длинную руку над покатым плечом буферного Петера и выхватив меня из воздуха, как голодная жаба — порхающую бабочку, с хамской прямотой прорычал обычно галантный Вадик.
— В полиции! — обиженно проныла я.
— О! — многозначительно обронила наша переводчица и тихо посторонилась.
На ее лице явственно отразились запоздалое сожаление и шкурное беспокойство законопослушной гражданки, нечаянно попавшей в плохую компанию.
— Ксюша, стоять! — продолжая удерживать меня за курточный воротничок, скомандовал бдительный Вадик. — Сейчас мы во всем разберемся. Ленка, почему ты была в полиции?
— Сама не знаю, — честно призналась я. — Мы с Костей…
— Костя — это я, — привстав с порожка микроавтобуса, где он присел, терпеливо ожидая окончания стихийного бедлама, поклонился Дед Мороз Розенкранц.
При этом шуба его распахнулась, длинные бархатные полы мазнули по ногам Ирки, и она попятилась, словно ее мокасины лизнуло адское пламя.
— Мы с Костей случайно выловили из реки мертвую собаку, вызвали полицию, и нас всех забрали, — договорила я, максимально сократив рассказ.
— Всех? То есть, кроме вас с Костей, ловлей мертвых собак занимался кто-то еще? — спросила дотошная Ирка, покосившись на добродушного Петера.
Отогнав мгновенно возникшее видение: мы с Костей и Петером, приговаривая: «Ловись, ловись, шавка, большая и маленькая!», забрасываем в Шпрее просторную рыбацкую сеть, я досадливо пояснила:
— Всех — это нас с Костей и ту самую мертвую собаку.
— А ловили мы еще живого песика, — добавил от себя Костя.
— То есть он умер, пока вы его ловили? — строго спросил Вадик. — Наверное, от разрыва сердца… Тогда понятно, почему вас забрали в полицию. Германия — цивилизованная страна, тут нельзя безнаказанно убивать животных!
— Вот я сейчас тебя убью, животное! — рассвирепела я. — Какой разрыв сердца, что ты придумываешь? Мы спасали из воды маленькую собачку, а вытащили большую и уже мертвую!
— Неужели она успела вырасти и умереть от старости?
Я громко зарычала, а Костя умиротворяюще сказал по существу:
— Просто это были две разные собаки.
— Нормально, — неодобрительно пробормотал Вадик, глядя на нас с Розенкранцем так, словно в его воображении рождался сюжет триллера из собачьей жизни.
— А что с тобой делали в полиции? — зашла с другой стороны неугомонная Ирка.
— Да ничего особенного. — Я пожала плечами: — Зачем-то попросили раздеться и еще ноги ощупали.
— Нормально! — повторил Вадик, и по глазам его было видно, что кино с раздеванием и ощупыванием действительно кажется ему куда более нормальным.
— Ничего не понимаю! — в сердцах воскликнула моя подруга.
— Да нечего тут понимать, ерунда это все, — торопливо проговорила я, сообразив, что сейчас самое время радикально поменять предмет разговора. — Ребята! Ирка, Вадик! Мы хотим заработать пятьсот евро?
— Где? — Моя деловая подруга разом забыла думать о ерунде, встрепенулась и даже зорко огляделась, как кошка, услышавшая аппетитный мышиный писк.
— Сейчас узнаете. Петер, вам слово! — торжественно сказала я Вайсману, облегченно вздохнула и устало опустилась на порожек микроавтобуса, потеснив на этой импровизированной лавочке расхристанного Деда Мороза.
Агитатором Петер Вайсман оказался не менее замечательным, чем людоведом и душелюбом. Желтолицый швейцар, образующий у дверей разномастную пару с краснокожим медведем, еще не успел попросить нас убрать от входа микроавтобус, а Ирка с Вадиком уже согласились на деловое предложение Вайсмана. Причем они оказались лучшими дельцами, чем я, и сумели повысить предварительно оговоренную цену до шестисот евро.
— По двести на нос, — мотивировал скачок инфляции Вадик. — Тебе, мне и Иришке.
Нос переводчицы он не посчитал, видимо полагая, что эта часть тела не идет ни в какое сравнение с иными ее достоинствами.
— И все-таки, где ты была всю ночь, а? — подтолкнув меня локтем, заговорщицким шепотом с нотками разудалого веселья спросила Ирка уже в автобусе.
То, что она на самом деле дебютирует в роли Снегурочки, радовало ее даже больше, чем перспектива получить двести евро.
— В другом отеле, — неохотно ответила я, понимая, что совсем отмолчаться не удастся.
— С кем?
— Ни с кем!
Я стиснула зубы, и они скрипнули, как лодочная уключина. Ирка взглянула на меня, поиграла бровями, уяснила, что исповеди не дождется, и прекратила разработку темы моей личной жизни открытым способом. Однако любопытство ее наступало широким грозовым фронтом, и новый вопрос поразил меня, как молния:
— А BDT случайно не ты подожгла?
— Чего? — опешила я.
— Ты разве не знаешь? — Иркин взгляд был косым, как гусиный клин. — Сегодня ночью сгорел офис Второго национального телеканала BDT. Кто-то шарахнул по нему из ракетницы. Это не ты?
— Конечно, не я! — новость повергла меня в шок. — Зачем бы я стала поджигать BDT? Мы же с ними контракт подписать должны!
Меня охватило глубокое раскаяние, ибо про немецкий контракт я забыла напрочь. Как могла я быть такой безответственной? Целиком погрузилась в переживания по поводу многотрудной личной жизни и выбросила из головы не менее проблемную общественную! Возмутительно пренебрегла священным долгом перед родной телекомпанией! Подвела всех: и начальство, и любимое семейство, которое нетерпеливо ждет моего возвращения в заснеженных горах, а как же я вернусь, если контракта нет, как не было, а без него Гадюкин меня со свету сживет…
— Может, ты и не хочешь подписывать этот контракт? Срываешь задание, потому что подсознательно ищешь возможность не возвращаться на родину? Тогда у тебя действительно был резон спалить BDT! — добил меня внутренний голос.
Такого предательства я не ожидала, отчего сначала растерялась, а потом задумалась.
Нет, версия, будто бы я не хочу домой, была идиотской. Определенно, мой внутренний ментор заплутал в дебрях психоанализа. А вот насчет пожара… Могла ли я в принципе шарахнуть из ракетницы по офису наших немецких партнеров? Ответ напрямую зависел от наличия или отсутствия у меня: а) обиды на упомянутую телекомпанию и б) ракетницы. Обида была: что бы там ни говорил глупый внутренний голос, меня очень раздражало превращение милой рождественской истории с подписанием контракта в долгоиграющий триллер. Вот только никакой ракетницы я не помнила. С другой стороны, я вообще ничего о минувшей ночи не помнила!
— Кроме того, что после ужина с Сашей ты пришла в такое настроение, в котором запросто могла сжечь что угодно — хоть «рейхстаг»! — съязвил неугомонный внутренний голос.
