— Ну и, конечно, Ангелу запишем! — сказал Вадик с интонацией, которая мне очень не понравилась.
Ангелу Блюм я бы с удовольствием записала в какой-нибудь расстрельный список. Эта женщина казалась мне опасной, как подожженная пороховая бочка, на которую она была даже похожа: такая же большая, округлая и с огоньком. Но вторично отговаривать Вадика от близкого знакомства с Королевой Пиратов я не стала — я ведь уже высказала свое мнение по этому поводу и получила ответ. Да и мне ли говорить об опасности фейерверка в личной жизни?
Выполняя наказ Петера Вайсмана, мы с Вадиком поштучно отловили посольского дядьку, кровососущего банкира и предводительницу стоматологической банды, проинтервьюировали их, и на этом мой вклад в искусство кинематографии закончился. Вадик еще побегал по залу, снимая действо с разных точек, а потом надолго зафиксировался с камерой на декоративной горке — с этой стратегической высотки съемку можно было вести с минимумом усилий. Вадик так и сделал: выстроил картинку и предоставил камере работать самостоятельно, а сам уселся рядом на стульчик и лишь изредка поглядывал в видоискатель.
Я все-таки хлопнула рюмочку самбуки, перестала маяться головной болью и даже немного поплясала под дудку Ирки, которая затащила меня в круг со словами: «А вот какой у нас Лошарик хорошенький, прям прелесть!» Объяснять разудалой и хмельной Снегурке, что у нас не Лошарик, а Олешек, я даже не пыталась. Чувствовалось, что в порыве вдохновения новоявленная аниматорша с равным удовольствием поволочет на дансинг хоть Лошарика, хоть Кошмарика, хоть самого Черта.
Адских созданий, кстати, на костюмированной массовке было немало. Видимо, подсознательно стоматологи разделяли бытующее в широких массах представление о видовой близости дантистов к мастерам пыточных дел. Кроме рогатого и хвостатого типа, который успешно раскочегаривал самбуку, я увидела еще трех Хромых Бесов в игривых юбочках из рыжей шерсти и одного очень респектабельного Дьявола с чистым и блестящим серебряным трезубцем, словно перед приходом на бал владелец довел его до кондиции в шкафу для стерилизации стоматологических инструментов. Плащ у Дьявола был алый, цвета незабвенного пионерского галстука, а штаны увлекательно искрили крошечными красными лампочками. На фоне этого адского великолепия два совершенно заурядных чертика в чернильного цвета трико и темных масках смотрелись невзрачно, как бедные родственники.
Часа через полтора бурное веселье под елочкой стало затихать. Русские стоматологи, развращенные размеренной жизнью в Германии, редкой цепью потянулись к выходу. Ангела Блюм на правах хозяйки праздника принимала благодарственные реверансы у лифта, заодно комплектуя группы для отправки вниз. Кое-кто из гостей плохо держался на ногах — таким приходилось придавать в усиление одного-двух более устойчивых спутников.
— Бесплатная выпивка в Германии — редкость и потому большое искушение, — заметив, что я с нескрываемой иронией наблюдаю за выносом и вывозом тел, развел руками Петер Вайсман.
Ирка и Костя бурными аплодисментами — как бабочек моли — выгоняли из-под елки последних неугомонных гостей. Моя подруга выглядела довольной, но усталой. Вадик и вовсе покривился на своем стуле — похоже, заснул. Кассета, на которую он снимал, уже закончилась. Сокрушенно поцокав языком, я выключила камеру и громко сказала:
— Рота, подъем!
Обычно Вадик реагирует на эту команду эффектным спецназовским кувырком с приземлением на четвереньки, но на сей раз он даже не шелохнулся. Подумав, что особым медвежьим войскам общеармейский закон не писан, я рявкнула по-другому:
— Встать, суд идет! — но это тоже не возымело действия.
Тогда я сказала совсем уже мирно:
— Не спи, замерзнешь! — и похлопала напарника по руке.
Наряжаясь медведем, варежками с когтями оператор пренебрег — они мешали ему колдовать над камерой.
«Уже замерз!» — брякнул мой внутренний голос прежде, чем я успела осознать, что пальцы Вадика на ощупь напоминают сосиски из холодильника.
— Что такое?!
Сама уже холодея, я торопливо потискала бестрепетное запястье и убедилась, что пульса нет как нет. Это открытие вызвало шок, из которого меня вывел веселый голос Ирки:
— Не спать! Косить!
— Скосили уже, — слабо прошелестела я, срочно наскребая по сусекам измученной души силы для горестного рева.
— Уф-ф, это было нелегко! — не слыша меня, смущенным и радостным голосом невесты, честно выполнившей свой первый супружеский долг, объявила Ирка и охлопала себя по плечам, стряхивая с них конфетти. — Но Костя сказал, что такой классной Снегурочки у него еще не было. Думаю, Большой театр много потерял в моем лице!
— Я тоже потеряла, — всхлипнула я и крепко зажмурилась, чтобы слезы не брызнули из глаз тугими струйками.
Северный Олень, фонтанирующий слезами, был бы уместен в цирке, а я не хотела посмертно оскорбить своего дорогого напарника, превратив трагедию в фарс.
— Ну, что у тебя опять случилось? — недовольно спросил знакомый голос. — Ленка, в последнее время ты стала чудовищной плаксой!
— Да пошел ты! — не открывая глаз, хамски вякнула я.
«Так он вроде уже и пошел? — удивился мой внутренний голос. — И далеко пошел, аж в мир иной!»
Я открыла глаза и выпучила их, как глубоководная рыба. У подножия горки, на которой сидела я и хладный труп в костюме Медведя, стояли Ирка и Вадик, наряженный Чертом. Глядя на меня с насмешливой жалостью, чертов напарничек крутил, как скакалку, свой чертов хвост и притопывал своим чертовым копытом.
— Ты жив?! — я не поверила своим глазам.
— Конечно, жив. Это было совсем не так опасно, как ты думала!
Вадик ухмыльнулся, обернулся и воздушным путем послал Ангеле Блюм сочный, как хороший ростбиф, поцелуй. А пиратша зарделась, словно гимназисточка, выхватила трепетный поцелуйчик из воздуха и метнула его обратно, точно гранату!
И, хотя эта пантомима однозначно доказывала, что беспутный напарник пренебрег и моим добрым советом, и своей работой ради блиц-интима с демонической Ангелой, я почувствовала не гнев, а облегчение. Он был не мертв, а жив, и даже очень жив!
— Вадик! Дай я тебя поцелую! — растрогалась я.
— С чего это вдруг? — насторожился напарник.
— Я так рада, что ты живешь на этой земле!
— Всеми видами жизни, не исключая половую! — ехидно поддакнула Ирка, от взгляда которой тоже не ускользнула сцена с боевым поцелуеметанием. — Вот чертяка!
— Стоп! — я пришла в себя. — Если ты, Вадик, нынче Черт, то кто у нас Медведь?
— Этот? — напарник кивнул на Топтыгина. — Да черт его знает! Какой-то сговорчивый парнишка. Я ему пятьдесят евро обещал дать, если он на часок со мной костюмчиками махнется и для отвода глаз возле камеры посидит.
— Целых пятьдесят евро?! — ужаснулась практичная Ирка. — Это слишком много!
— Уверяю вас, дело того стоило! — самодовольно заявил Вадик и снова оглянулся на свою драгоценную Блюмшу.
— Ты не представляешь, насколько ты прав! — сказала я и испытующе посмотрела на товарищей. — Народ, у меня для вас две новости — плохая и хорошая. С какой начать?
Народ решил, что хорошую новость лучше приберечь «на сладкое», и я с готовностью выдала плохую:
— Парень, который сидит в медведе вместо Вадика, мертв!
— Как — мертв?! — вскричала Ирка.
— Как именно он стал мертвым, я не знаю, но факт есть факт: он труп! — повторила я. — Кто мне не
