Роскошный, мастерской, как было там, у тех,А сжатый севером, весь тусклый и бесстрастныйИ нет в нем радости… В нем угасает смех,Который чуется в свободной колоннаде,Огромной, правильной и пьяной светом дня…Наверно, этот граф… он рос на плац-парадеИ жил и мир, и жизнь упрямо не ценя.Да, это черствый дом. На скате косогораРассудочный квадрат, старинный, неживой…О, души мертвые пред свежестью простора!Но этот дом, он мой… Он тоже, тоже мой!А милый мезонин пристроен после. Славный,Уютный, ласковый… Голландское окноИ крыша острием. По капители явно,Что был он выстроен не так-то уж давно,В сороковых годах… как на него похожиТе, что описывал Тургенев, Полевой…Ах, там наверное болталось молодежиВ сочельник под вечер с графиней молодой!Здесь шли тогда леса, безбрежные болота,Лес напирал вокруг угрюмо, тяжело…Куда-то всё ушло… Но почему нас что-тоТерзает только тем, что это всё ушло?И кажется тогда, что сам ты исчезаешьНеумолимо в мрак, без воли, без следа…Эй, старый, темный дом, ты ничего не знаешь?Ты знаешь, но молчишь… Ты знаешь. Знаешь, да…Когда большой закат над полем угасает,И поле – Океан, неведомый для нас,И незабитое одно окно пылаетКровавым отблеском, как страшный, красный глаз,Я знаю, – ты кричишь, что этот мир – жестокий,Но ты хранишь ключи всем тайнам, ко всему,И ты хохочешь в тьму, зловещий, одинокий,Ты надрываешься от хохота во тьму!
V. «Когда чертеж окна квадратом странно-белым…»
Когда чертеж окна квадратом странно-белымНа небе вечера недвижимо стоитИ спать не в силах я, по камням опустелымИду на площадь я, на ширь звенящих плит.Иду по улицам и ветер лоб целует,Как губы бледных фей, несущих холод тьмы,На небе силуэт уродливый рисуютГромады спящие, в которых сперты мы…Есть что-то страшное в безумии их транса…И окна кое-где светло освещены,Как будто между карт какого-то пасьянсаРяд карт уже открыт, а прочие темны…На площади есть храм, огромный и суровый;Размеры площади прекрасно-велики.Санкт-Петербург, ты дал, абстрактный и свинцовый,Геометрически-красивые круги!Там ряд домов далек; там правильно построенИ царственно широк размеренный простор;Там ровно дышит мрак; там каждый звук утроенИ медлен станет шаг и долог станет взор.А храм! А, этот храм… Он мощный; он красивый.Он прост по замыслу; велик его объем.Рабы поставили в работе кропотливойЕго, как Кесаря, чтоб быть ничтожней в нем.И он таит в себе великую прохладуИ сны, страдания и чаянья веков…Темноты паперти ушли под колоннаду,Под исполинский строй торжественных столбов,Где гулы тишины и тени притаились…Прижав к колонне лоб, мы впитываем тьму,И кажется, что мы бессильно прислонилисьК груди красавицы, холодной ко всему.Чеканит время цепь немого размышленьяНа строгих ступенях, на паперти пустой,И понимаю я, что это не прощенья,А Бог могущества, Бог власти надо мной.
