Положим, да, инстинкт… космическое чувство…» Молчать, поганые научные слова! А люди города кишели, как и прежде, Шла жизнь тяжелого и хищного труда, У всякого своя, смеясь моей надежде, Не мысля, не боясь, уверенна, слепа… Я видел мальчика, рассудочно и дельно, Безжизненно в саду игравшего в серсо, Я думал – так же мы, всю жизнь, всегда бесцельно, Что б ни писали нам Толстые и Руссо. Рассудком, головой, наивною и хмурой, Они нашли, где зло, рецепт, как надо жить… Зло было в малости, в том, что зовем культурой, И надо лишь ее, культуру, изменить. Как будто не века над сей трудились лепкой! Как будто человек философом рожден! Вернемся к дикарю: как раковиной крепкой Улитка, он домком тотчас же обрастет. А много вместе нор – и тотчас будет ссора, И тотчас суд, клеймо и нравственности страж, Почтенный важный вор, судящий строго вора, А очень много нор – вот он, вот город наш. А мне что надо? Мне? Я о душе мечтаю, О смелой ясности, серьезности… Нет! Вздор… Я сам не знаю, что! Не то, не то… Не знаю. Я знаю лишь, что жизнь – жизнь это зло, позор. Кричи, что вся их жизнь страшней их преступлений, Бей лбом об стену, плачь, убей себя, любя! Все, все живут затем, чтоб в мире представлений, Как в шаре из стекла, закупорить себя. Они живут для зла, нет, для самообмана, Они живут затем, чтоб весь их водевиль Для чтения бы рвал из сердца Мопассана Его прекрасное, больное: Imbeciles! И понял я, что мне лишь стоит покориться, «Как все», войти туда, других людей дробя, Дадут мне женщин, труд, дадут повеселиться, Лишь откажись, уйди от Бога, от себя. И так заботливо подыщут оправданье, На милых мелочах дадут забыть, уснуть, Сказав, что истина, что всякое исканье Есть дело возраста и ясен будет путь. Солги себе, солги, что мы, по всем законам, Мы – коллектив людей, член группы – индивид, Ты будешь к старости почтеннейшим ученым Иль литератором… ах, как это звучит! И черт шептал, смеясь, умно, хитро и гадко, Что стоит лишь начать, жизнь там не так плоха! Ведь деньги, женщины, азарта лихорадка И ноги голые, девичие! Ха-ха! А после женишься, придешь домой усталым, Чай, музыка, жена и добродушный смех… Вот кто ты, хитрый черт! Ты тоже пред финалом И веришь в принципы и порицаешь грех? Как было тяжело, как уставал искать я… Смешно! Я поднялся и бросил ругань им! Но что же было всем до моего проклятья? Что пред толпой был я с отчайнием моим? Я взял из их же книг всю четкость аргументов И с ними злость смешал и всю мою печаль… Я удостоился больших аплодисментов, Меня хвалили все… А мне, мне было жаль Моих ночных часов, когда я за работу Садился и писал и грыз свое перо, Ходил по комнате, и истреблял без счету Сигары крепкие, и улыбался зло… Меня хвалили все… И я ушел из зала Бессмысленно бродить по улицам глухим, И, как сейчас, тогда – я поглядел устало И понял с ужасом, что я был всем чужим. ………………………………………………. И руки к женщине я протянул с надрывом… Нет, это не было! Нет, это было сном! Как мы, они нервны и в скепсисе красивом Бездушны; как и мы, с мечтательным умом… …………………………………………………. И я тогда упал. Занятья, мысли, дело, Противно стало всё и сам я стал не свой – Я чувствовал – лицо, мое лицо тускнело, Глядело криво, зло, с натугою больной. И по утрам, дрожа, откинувши гардины, Я видел в зеркале потухшие глаза, Лоб будто ниже стал, на нем легли морщины, Сверкали кое-где седые волоса… Я стал не понимать и часто в разговоре Мешаться, путаться, вдруг начинал шептать И удивление ловить у всех во взоре… Но после хохот мне пришлося испытать. А я, как под хлыстом, не в силах удержаться, Твердил не знаю что… О, жгучий, жгучий, стыд! Бездарность, ноль, пошляк, рожденный пригибаться, Он сверху на тебя с улыбкою глядит, А ты, растерянный, запуганный до боли, Глазами бегаешь и шлешь мольбу глазам… Но над самим собой я не имел уж воли:
