— Нервными мы тут стали!
— Немудрено!
Еще раз оглядели предстоящий путь на карте и на местности и полезли в бурелом. Вспомнил вдруг Борис слова из книги Черкасова: «…В густой чаще, где едва можно пролезть, с медведем возня плохая» — и достал пистолет.
От крайней скалы к берлоге путь был отмечен затесами на деревьях, их было немало, и лаз искали долго.
Эта зимняя квартира, оказалось, устроена в пещере, природой сотворенной в толще глинистых сланцев. Уходила она вглубь метров на семь, и лаз в нее был широкий. Медведю пришлось основательно потрудиться, его закрывая. Палки и мох образовали у входа бугор. И было в ней жильцов, определил Андрей, не менее пяти…
— Наверно, одного третьяка при себе оставила да двух лончаков, — сказал он, оглядев берлогу.
В иное время и сама пещера и эти третьяки-лончаки заинтересовали бы Бориса, но теперь хотелось только одного — скорее к счастливой берлоге! Таню он вдруг увидел, ее пожелание услышал и пожалел, что она сейчас не видит его…
Не дав себе передышки, полезли они дальше, сквозь бурелом, к северной его границе. Там была отмечена еще одна берлога. Снова шли и ползли, теряли и снова находили затесы на деревьях, а в конце вовсе сбились с пути и, вероятно, долго бы кружили, если бы не Рыжуха!
Она вдруг рванулась так, что Борис не удержал ошейник, и, вильнув в сторону метров на десять, исчезла, как провалилась. Оказалось — нашла лаз, осмотрела берлогу!
При всей напряженности Борис засмеялся:
— Признаю: надо бы ей водить меня за ошейник, а не наоборот!
— Смотри! — Андрей показал на влажной земле возле лаза следы, похожие на человеческие — большие и крохотные…
— Совсем свежие, наверно только вчера, на наше счастье, ушла. Поэтому Рыжуха издалека почуяла. Наверно, молодая — первородок, потому что пестуна не имеет.
Все это тоже в другое время было бы интересно, но не теперь.
Хорошо, хоть из бурелома вылезли, и дальше дело пошло быстрее, но снова и снова — напрасные хлопоты!
— «Надежды маленький оркестрик…» — напевал Борис, чтобы поднять настроение.
Подошли к восьмой берлоге…
Она была, судя по записи, отмечена шестом в лощине, с добавлением: «Оч. много снега». Шеста не было видно, а снегу осталось мало. Обнажились бурьяном поросшие мелкие блюдцеобразные углубления, словно, как говорится, черт здесь горох молотил.
— Он же, наверно, и берлогу унес! — решил Борис, когда вокруг да около протоптались полный час.
Андрей нашел иное объяснение. Он определил, что кучка хвороста в одном из углублений — это и есть берлога!
— Даже дерн не содрал — зимовал, прикрывшись хворостом! Как тот цыган под бороной!
Борис выругал лодыря, из-за которого столько потеряли времени.
Андрей вступился:
— Сообразил он верно: место снежное, над ним сугроб намело, незачем и лезть в землю!
В записной книжке Борис отметил эту бесполезную для познания недр берлогу одним словом: «Подснежник».
Соседняя берлога, тоже расположенная в яме, оказалась почему-то глубоко вырытой. Но ничего интересного в ней Борис не нашел.
Подходил к концу долгий весенний день, скрылось за горой солнце, в сумерках добрались до последней берлоги, и стало очевидным, что самое перспективное Шайтанское городище оказалось бесперспективным.
Уже в темноте вернулись добровольные каторжники в каторжанскую землянку.
Наступил третий, и последний, по намеченному плану день погони за последним шансом. Осталось надеяться на шесть берлог у Билимбея, на две, что к востоку от него, на хуторе, да еще на одну, названную «княжеской», потому что она была на голом южном склоне.
И снова — «В час добрый!» Уже не верилось, что он будет таким, и требовалось самовнушение.
Первую берлогу нашли легко, хотя и была она в месте непролазном. Кедровый стланик переплетался там с карликовой березой. Борис в двух местах порвал комбинезон. Собаки повизгивали от боли — им тоже досталось.
Дальше путь лежал в ложбину, по густому елово-пихтовому подлеску. Затесы на деревьях помогли. Вышли точно, увидели выше лаза шест, тоже с «галстуком». Он накренился, но уцелел.
Борис привычным движением послал вперед Рыжуху. Она пошла быстро, грудью разметая снег, и вдруг остановилась, уши торчком… Зарычала как-то необычно, вроде бы и не злобно… И, круто развернувшись, отошла к Борису. Он еще раз ее подтолкнул, скомандовал, но она не подчинилась. И Чепкан вдруг зарычал.
Борис взглянул на Андрея. Тот, держа карабин на изготовку, приблизился и шепнул: «Отойди!» Шагнув к лазу по Рыжухиному следу, присел на корточки и сразу попятился…
— Лаз не раскрыт! Хозяин там! — Глаза Андрея тревожно блестели…
Борис вытащил пистолет.
— Но уж больно собаки спокойны, — шепнул Андрей. — Тут что-то не так!
Они отошли от берлоги, и Андрей жестом велел включить приемник на полную громкость.
Убедились, что в эту дыру радиоволны проникают. Великолепный бас сообщил и повторил, что «люди гибнут за металл…» Это рассмешило. Они слушали, зорко поглядывая на лаз, на чело берлоги и во все стороны.
Андрей показал пальцами: «Выключи!» И снова настала тишина… Ждали, прислушивались и ничего не дождались…
— И все-таки, береженого бог бережет, надо задымить! — решил Андрей.
Он достал из рюкзака топорик и жестяную коробку. В ней (это Борис запомнил еще при зимней «инвентаризации») хранилась пленка.
Срубили жердинку, прикрепили к ней кусок пленки, зажгли, и Борис дотянулся до лаза. Андрей его прикрывал, держа карабин.
Черный дым окутал лаз, а вскоре он повалил из чела берлоги. Тяга оказалась хорошей. Дым ел глаза, заставил отойти. Громко чихнула Рыжуха. Борис ждал, затаив дыхание. Все это уже было не впервой, и все же гулко стучало сердце…
Догорела пленка, и если был в этой берлоге кто живой, то теперь его уже нет!
Андрей, не опуская карабина, показал глазами: «Начинай!»
Жердью, как ломом, Борис раскидал палки и мох. Подождали, пока исчез дым. Открылась черная дыра. Тогда Андрей снова показал глазами, и Борис подтолкнул Рыжуху: «Иди!»
Чепкан, почему-то нарушив порядок, пошел рядом с ней. Рыжуха заглянула в берлогу, чихнула, и обе собаки вернулись к хозяевам.
— Что-то тут не так. Давай поменяемся ролями, — сказал Андрей.
Он отдал Борису карабин, взял у него фонарик и, держа в правой руке нож, заполз в берлогу. Только ноги остались снаружи, и по их движениям Борис пытался представить, что делает Андрей. «Смотрит направо… Теперь повернулся… Неудобно ему, тесно… Кто-то там есть!»
Показалось, много времени прошло, пока вылез Андрей. А он неторопливо отряхнулся, обтер руки снегом и лишь после этого сказал:
— Долго жить приказал Михал Иваныч!
— Мы его дымом уморили?
— Нет, он своей смертью, еще, наверно, зимой, потому что промерз насквозь, стал как камень.
— Старый?
— Не очень, зубы целы, я посмотрел в надежде, может, и этот «золотоносный». И шубу его осмотрел,
