обреченного за считанные мгновения оставался один начисто обглоданный скелет.
– В болоте, что ли, сидеть? – буркнул северянин. – Пройдем подальше, и встанем.
– Понял, – кивнул Крысенок, но не вернулся на свое место в цепочке, а пристроился на пару шагов сзади, выспрашивая что-то у шедшего вторым Альси. Для не умеющего помалкивать Крысенка строжайший приказ держать язык за зубами был равносилен запрещению дышать, и сейчас он снова забыл о нем. Конан приостановился, чтобы шедшие сзади поравнялись с ним, да собираясь сгрести неугомонного болтуна за шиворот и встряхнуть разок-другой, чтобы напомнить о необходимости молчать. И вдруг земля под ногами начала медленно проседать.
Киммериец действовал, не рассуждая, успев сделать три вещи: отпихнуть во сторону первого попавшегося под руку, рявкнуть «Стоять!» и изо всех сил прыгнуть вперед. Конан приземлился на тропинку, слыша, как хрустят и ломаются под тяжестью людей ветки, прикрывавшие яму-ловушку, и с шорохом осыпается рыхлая земля. Убедившись, что проскочил опасное место, северянин вторым прыжком вломился в кусты, выхватывая меч, и только тогда оглянулся – позади остался темнеющий глубокий провал длиной в три-четыре шага. Привычные к нежданно сваливающимся на голову неприятностям и опасностям зингарские пираты поступили совершенно правильно – рассыпались и затаились вдоль тропы, ожидая возможного нападения. Крысенок, улетевший от толчка в заросли и единственный оставшийся на виду, запутался в лианах, но даже не пытался пошевелиться или выбраться, уставившись расширенными от ужаса глазами на мечущегося в яме человека.
В ловушку угодили двое – Альси и Гимец, прозванный за способность увиливать от любого дела Ужом. Альси повезло больше – он умер сразу, рухнув на вкопанные в дно ямы короткие острые колья, с легкостью, словно игла тонкую ткань, проткнувшие его насквозь.
Гимец успел заметить, как земля перед ним начала проваливаться, но не решился прыгнуть вперед. Он съехал в ловушку боком, переломав ноги и с размаху ударившись о торчащие жерди. Потеряв от боли остатки разума, Уж хватался за торчащие из стен ямы корни, не замечая, что из его рта и носа льются струйки густой яркой крови, а все старания выбраться наверх приводят к тому, что он сползает все ниже и ниже. Очередной корень с треском оборвался, Гимец опрокинулся на заостренные вершины кольев, с хрустом пробивших человеческое тело, и бешено задергался, точно угодившая в густую смолу муха. Из раскрывшегося в беззвучном крике рта темной волной хлынул поток крови, и, неестественно изогнувшись еще раз, бывший корсар с «Вестрела» затих.
Стояла такая плотная тишина, что хоть ножом режь ее на кусочки. Даже неугомонные птицы, возившиеся и пересвистывающиеся на вершинах, притихли. Мгновение уходило за мгновением, но никто не рушился из укрытий на деревьях и не выскакивал из зарослей. Дикари, если они поджидали неподалеку от устроенной ими ловушки, упустили наилучший миг для внезапного нападения – никто из опешившего отряда не смотрел по сторонам.
Запутавшийся в покрытой колючками лиане Крысенок неуверенно пошевелился, выбираясь на свободу, подкрался к осыпавшемуся краю ямы, вытянул шею и посмотрел, чем все закончилось. Затем поднял руку, дважды ткнул большим пальцем вниз и начал медленно обходить провал в земле, стараясь не свалиться.
– Идиот, – рыкнул Конан, выбираясь на тропу и наблюдая, как попрятавшиеся корсары, ругаясь и подозрительно поглядывая на притихший лес, выдираются из зарослей, оставляя на ветвях клочья одежды. – Язык опять зачесался?
– Я…. – начал было Крысенок, но вовремя сообразил, что оправдываться бесполезно. Если бы он не заболтался с Альси, то, может, все обошлось и ветки, прикрывавшие яму, выдержали бы вес проходящих поодиночке людей. Но над ловушкой остановилось несколько человек, и неудивительно, что она провалилась.
«Трое долой, и дальше? Конечно, все знали, что направляемся не в веселый квартал Кордавы, но, если так будет продолжаться, нас быстро и без труда перебьют. Яма копалась на крупного зверя, а уж о том, какая дичь в нее попалась, будет к вечеру известно по всей округе. Ставлю все будущие сокровища против гнутого медяка, что ночью нас попытаются достать… Ну что же, тогда и поглядим, правду ли рассказывают о дикарях Дарфара!»
Тела Альси и Гимеца пришлось оставить в яме, ставшей им могилой – вытаскивать их оттуда было некогда, к тому же они крепко застряли на кольях. Ловушку наскоро забросали срубленными с ближайших деревьев ветками и тронулись дальше. Больше в этот день ничего не произошло, однако у Конана появилось стойкое убеждение, что отряд преследуют. Варвар не слышал шагов, не видел, чтобы между деревьями мелькала чья-нибудь тень, но твердо знал: их продвижение по лесу перестало быть тайной. Невидимые преследователи объявились в середине дня, сейчас солнце клонилось к закату, надо было искать место для ночлега, но никто из отряда не заикался об этом. Всем казалось, что чем дальше они уйдут от смертельной ловушки на тропе, тем будет безопаснее.
Сумерек в джунглях не существовало – солнце ныряло за вершины деревьев и сразу же темнело. Шастать непроглядной ночью по дарфарским лесам мог лишь безумец, пожелавший свести счеты с жизнью. После нескольких осмотренных и не приглянувшихся по причине закрытости со всех сторон мест, для ночевки выбрали холм с выросшим на его вершине огромным старым деревом, вытеснившим своими побегами прочую растительность. Остаться незамеченными на холме было практически невозможно, но Конан решил, что лучше ночевать здесь, нежели в зарослях.
Пока окончательно не стемнело, у основания ствола выросла куча хвороста и нарубленных пальмовых стволов. Все понимали, что нынешней ночью вряд ли удастся вздремнуть, и знали – никому доселе не удавалось пройти через Дарфар без серьезных неприятностей. Возможно, некоторым не суждено было дожить до следующего утра, но каждый из семи сидящих у разгорающегося костра однажды сам выбрал жизнь, любой день которой мог стать последним. Сидели молча, иногда кто-нибудь вставал и ворошил горящие дрова, тут же начинавшие плеваться искрами. Отблески пламени плясали на лежащем рядом с людьми оружии и на напряженных лицах.
– Это правда, что дарфарцы – людоеды? – шепотом спросил Крысенок, потому что молчать дальше было невмоготу и ни к кому особо не обращаясь. В ответ послышалось чье-то недовольное ворчание и нарочито равнодушный голос Кореми:
– Говорят, что да. Стигийцы, проклятое племя, умудряются их приручать и держат вместо цепных псов.
– Вранье, – заметил Браччо-Быстрый Нож, любитель поспорить на любую тему, пусть даже предмет спора был ему неизвестен. – Зачаровывают их, это да.
– А ты что, сам видел? – ехидно поинтересовался Кореми.
– Мало ли чего я видел… – неуверенно отозвался Браччо.
– Вот и не треплись, – посоветовали из темноты.
– Да ты подумай своей пустой головой, ну как можно дарфарского демона приручить? – настаивал на своем Быстрый Нож. – Мясца ему, что ли, приносить? Где ж ты столько человечины напасешь?
– Нищих полно в любом городе, – негромко сказал Конан. – А приручить дарфарцев действительно можно. Имея к ним подход. Если хозяева иногда позволяют дикарям охотиться, то из дарфарцев выходят неплохие рабы.
– Это где ж такое творится? – недоверчиво спросил Браччо.
– В Замбуле. Самого чуть не съели.
Вокруг костра пробежал тихий смешок – подумать только, кто-то решил, будто капитана Конана можно пустить на закуску! Бедняга, сколько он прожил после этого?
– А что там было, в Замбуле? – полюбопытствовал Крысенок. – Туранцы все посходили с ума, и держат здешних тварей заместо домашних зверьков?
– Почти… Тихо!
Начавшиеся было шепотки мгновенно стихли, сидевший возле ствола киммериец одним кошачьим движением вскочил на ноги, прислушиваясь к лесным шорохам. Показалось или нет? Или попросту неподалеку заполошно вскрикнула испуганная птица? Ночные хищники редко подают голос, их жертвы верещат коротко и пронзительно, этот крик тоже был коротким, но совсем не отчаянным. Просто дремавшую на ветке птицу что-то разбудило, от неожиданности она вскрикнула и тотчас умолкла – проходившее мимо существо не представляло для нее опасности.
