тем, что дети уходят по собственным дорогам… Значит, вы намерены добыть этот Талисман, Алый Камень или как там он еще зовется?
– Если он здесь, – кивнул Эллар.
– Мои сородичи вряд ли согласятся отдать такую ценность чужакам, – здраво предположил Мораддин.
– Тогда придется убедить их в том, что оставлять Камень в подземельях весьма опасно. Именно поэтому нам необходима ваша помощь.
– Помощь… – отец, на моей памяти никогда не сомневавшийся, теперь колебался. – Боюсь, что тогда мне придется расстаться с Кезанкией без всякой надежды вернуться снова…
– Скажи, что ты здесь забыл? – сварливо осведомилась я, усаживаясь и заставив обоих спорщиков встрепенуться. – Сплошные хорьковые лазы, слякоть и темнота! Ты знаешь, что Конан Канах и Ольтен Эльсдорф делают все, дабы помешать Тараску уютно расположиться на захваченном троне? Если ты откажешься, я, выбравшись отсюда, рвану прямиком в Аквилонию и расскажу варвару, что его лучший приятель поселился в гадючьей норе, откуда не собирается вылезать до конца своих дней!
– Дана, Дана, – укоризненно протянул Рабириец. – Он же твой отец.
– Это его не извиняет, – отрезала я. – Я хочу получить точный ответ: пойдет он с нами или нет. Гроин вскоре собирается вывести новообретенную внучку на какую-то парадную церемонию, после которой мы начнем искать Камень, даже если придется обшарить все здешние подземелья. Я доступно выражаюсь, дражайший папенька?
– Более чем, – Мораддин взглянул на меня так, будто увидел впервые в жизни. – Могу я надеяться, что вы постараетесь уладить дело миром?
– Конечно, – проговорил Эллар. Уроненная мне на плечо рука яснее всяких слов требовала промолчать. Пожалуй, я в самом деле наговорила лишнего. Не так должна выглядеть встреча некогда крепко привязанных друг другу отца и дочери после долгой разлуки, но я обвиняла Мораддина в смерти Вестри и безумии матери. Лучше бы он в самом деле умер, прости меня Милостивая Иштар за подобные темные мысли!
Около первого послеполуденного колокола
24 дня Третьей весенней луны.
Позже я искренне сожалела о том, что все получилось именно так, как получилось. Тогда же я сочла свой поступок единственно верным, даже не подумав, как мы будем расхлебывать последствия. Ведь нас было всего двое (Мораддина я в расчет не принимала, не доверяя ему) против доброй сотни, если не полутора подземных карликов, расположившихся в огромном зале с уходящими высоко вверх стрельчатыми колоннами, казавшимися удивительно легкими. Должно быть, помещение строили во времена процветания Хадходронда и потом неоднократно подновляли. Находясь здесь, мы, пожалуй, могли вообразить, как выглядела некогда великая Мориа – мрачно-торжественная, в переливах радужных самоцветов, отблесках граненого камня, роскоши позолоты и строгости полированного гранита. Местный зал для торжественных приемов произвел впечатление даже на видавшего виды Эллара. Во всяком случае, когда мы вошли через бронзовые двустворчатые двери, он огляделся по сторонам и еле слышно восхищенно присвистнул.
Благодушие моего приятеля быстро пошло на убыль, когда стражники довольно вежливо попросили нас отдать оружие. Гостеприимство – гостеприимством, а предусмотрительность, особенно по отношению к редким гостям с поверхности, никогда не помешает. Ручательство Гроина не помогло, так что мой легкий клинок и драгоценный двуручник Рабирийца остались тоскливо висеть на вбитых в стену крюках, дожидаясь возвращения хозяев.
Изгнать из уголков зала вечный полусумрак не сумело даже множество свечей, которого вполне хватило бы для освещения маленького городка. Дальняя часть зала приподнималась, образуя невысокий подиум, где стоял отдельный стол. Если традиции везде одинаковы, на возвышении отводятся места для тех, кто управляет подгорным королевством.
Прочих гостей рассадили за выстроенными полукругом столами в нижней части зала, и сейчас это поголовно бородатое скопище удивительно кряжистых и приземистых созданий недоуменно уставилось на вошедших, сиречь на нас. Меня поставили в середину, между Гроином и Рабирийцем, отец предпочел держаться позади. Я по-прежнему была уверена, что он сожалеет о почти вырванном насильно решении пойти с нами.
В течении дюжины-другой ударов сердца в зале висела растерянная тишина. Звякнул уроненный нож, припечаталось о деревянную столешницу донышко чаши.
Молчание разрушил хриплый, слегка шипящий звук медных труб, Гроин, сын Фарина, заговорил, обращаясь к соплеменникам на своем наречии, я разобрала наши имена, чуть искаженные местным произношением – должно быть, нас представляли обществу. Напряжение постепенно схлынуло, зал наполнился обычным говором, и Мораддин тихо проскрипел из-за моего плеча:
– Обошлось. Нас приглашают к столу правителя.
– Кто верховодит в Кезанкии? – шепотом поинтересовалась я, пока мы шли к подиуму. – В Пограничном Граскаале – Дьюрин VIII, а у вас?
– Трайн Первый и пока единственный, при нем – выборный Совет Старейшин. Вон он, в центре Высокого стола.
Я с любопытством глянула в указанном направлении. Стол на десять-двенадцать персон, винно-красная парчовая скатерть, блестящие золотые приборы. Четверо двергов, среди которых нетрудно распознать местного короля: эдакий пузатый величественный бочонок с каштаново-седой лопатообразной бородищей, в наряде коричнево-желтых цветов и при золотой короне – широкий вычурный обруч в алмазных искрах. На шее у него болтается традиционная массивная цепь, а на ней…
А на ней светится алыми гранями мой ненаглядный Талисман, получивший новую оправу в виде крохотных переплетенных топоров и секир.
Я закричала раньше, чем успела понять, что делаю:
– Каримэнон! Я здесь!
Мой срывающийся вопль улетел под своды потолка, отразился и повторяющимся эхо вернулся обратно. Трайн приподнялся с кресла, гневно таращась на возмутительницу спокойствия, Эллар коротко встряхнул кистями рук, готовясь в случае чего пустить в дело не слишком сильное, но поражающее воображение заклятие, Гроин изумленно крякнул, и тут я поняла, что Кристалл
Звенья порвавшейся цепочки разлетелись по столу, гномского правителя отбросило назад. Крохотная живая звезда взмыла в воздух, стремительно пронеслась над столом, опрокинув пару кувшинов, и упала в мои ладони, словно вернувшийся из полета охотничий ястреб. Талисман радостно горел, сиял, переливался цветами, для которых нет названия в людском языке, словно не веря, что снова вернулся ко мне.
– Я же говорила: никому тебя не отдам, – пробормотала я.
– Что ты творишь?! – оглушительным басом взревел Гроин и выбросил руку, пытаясь не то схватить меня за плечо, не то вырвать цепочку с Камнем. Я увернулась, юркнув за спину опешившего Мораддина.
– Стража! – загремел пришедший в себя Трайн. Со стороны парадных дверей и из-за колонн выныривали доспешные гномы, на ходу вытягивая из-за поясов топоры и широкие тесаки. Гвалт царил невообразимый, учитывая, что наречие двергов напоминает грохот перекатывающихся камешков, а, разозлившись, карлики имеют привычку голосить, подбадривая себя перед грядущим боем. Большая часть собравшихся не уловила, что стряслось, поняв только, что их король чем-то оскорблен и повинны в этом мерзкие пришлецы с поверхности. Те, что сидели поближе к нам, уже тянулись с явным намерением схватить, повалить, а затем долго и с наслаждением топтать – чтоб впредь неповадно было.
Кажется, я погорячилась, воззвав к Камню…
Мораддин пнул скамью, образовав между мной и тяжеленными гномскими кулачищами шаткую преграду, способную продержаться не более двух ударов сердца. В отчаяние я вскинула руку с зажатым в ней Каримэноном, мерцавшим беспокойным алым светом, совершенно не представляя, как быть. Не заклятие же Содрогающейся Земли насылать? В гномских летописях потом напишут: явились, мол, двое смертных мерзавцев-колдунов, прикидывающихся дружелюбными гостями, украли сокровище и перебили мирных
