Они прошли мимо какого-то проема.
— Не этот, — сказал Мичелз.
Он трудился над своими картами.
— Можете ли вы следить за моими отметками, Оуэнс?
— Да, док.
— Хорошо. Сосчитайте повороты, которые я отмечаю, а затем сюда, направо. Это ясно?
Грант смотрел на ответвления, встречающиеся через все более короткие интервалы, уходившие влево, вправо, вверх и вниз, в то время как канал, по которому они двигались, становился все уже, стенки виднелись все яснее и ближе.
— Было бы противно заблудиться на этом шоссе, — сказал Грант задумчиво.
— Вы не смогли бы заблудиться, — ответил Дьювал. — Все дороги в этой части тела ведут к легким.
Голос Мичелза стал еще более скучным.
— Теперь вверх и вправо, Оуэнс, прямо вперед, а потом четвертый слева.
— Я надеюсь, Мичелз, что мы больше не попадем в артериально-венозную фистулу, — сказал Грант.
Мичелз раздраженно пожал плечами. Он был слишком поглощен своим делом, что бы что-нибудь ответить.
— Это невероятно, — сказал Дьювал. — Наткнуться волею случая на две фистулы было бы слишком. Кроме того, мы приближаемся к капиллярам.
Скорость потока крови резко упала, и, соответственно упала скорость «Протеруса».
— Кровеносный сосуд сузился, доктор Мичелз, — сказал Оуэнс.
— Так и должно быть. Капилляры — самые маленькие сосуды из всех, совсем микроскопические по размерам. Продолжайте двигаться, Оуэнс.
В свете носового прожектора можно было видеть, как стенки, теперь достаточно близкие, потеряли свои складки и борозды и сделались гладкими. Их желтизна побледнела до кремового оттенка, а затем они стали бесцветными. Они приобрели рисунок четкого мозаичного образца, разбитого на криволинейные многоугольники, каждый из которых ниже центра был слегка суженным.
— Так красиво, — сказала Кора. — Можно увидеть каждую клетку стенки капилляра. Посмотрите, Грант.
Затем, словно что-то вспомнив, она добавила:
— Как ваш бок?
— С ним все в порядке, отлично, правда. Вы наложили очень хорошую повязку, Кора. Я надеюсь, что мы все еще в достаточно дружеских отношениях, что бы называть вас Корой?
— Я полагаю, было бы просто неблагодарным с моей стороны отрицать это.
— И бесполезно к тому же.
— А как ваша рука?
Грант осторожно прикоснулся к ней.
— Дьявольски болит.
— Мне очень жаль.
Не сожалейте. Только — когда придет время — будьте очень благодарны.
Губы Коры слегка сжались, и Грант поспешно добавил:
— Это просто у меня такая несчастная манера казаться веселым. А как вы себя чувствуйте?
— Я пришла в норму. Бок еще побаливает, но не сильно. И я не обиделась. Но послушайте, Грант…
— Когда вы говорите, Кора, я слушаю.
— Повязка отнюдь не последнее достижение медицины, как вам известно, и не является всеобщей панацеей. Вы что-нибудь сделали, что бы предотвратить заражение?
— Я помазал йодом.
— Ну, а вы не хотите посетить врача, когда мы вернемся?
— Дьювала?
— Вы знаете, что я имею ввиду.
— Хорошо. Я сделаю это, — обещал Грант.
Он снова вернулся к наблюдениям за клеточной мозаикой. «Протерус» теперь еле двигался, продираясь по капилляру. В лучах его носового прожектора через клетки просвечивали какие-то странные очертания.
— Стенки кажутся прозрачными, — сказал Грант.
— Не удивительно, — заметил Дьювал. — Эти стенки толщиной меньше одной десятичной дюйма. К тому же они усеяны порами. Для жизни необходим материал, проходящий через эти стенки, а так же через стенки, образующие альвеолы.
— Какие стенки?
Некоторое время он смотрел на Дьювала, тщетно ожидая ответа. Хирург, казалось, больше интересовался тем, что видит, чем вопросом Гранта. Кора поспешила заполнить паузу.
— Воздух попадает в легкие через трахею, — пояснила она. — Знаете, это воздушная трубка. Она разделяется, как и кровеносные сосуды, на все меньшие и меньшие трубки, до тех пор, пока они, к конце концов, не достигают микроскопических размеров, углубленных в легкие, где приходящий воздух отделяется от внутренностей тела только узкой мембраной. Эта мембрана такая же узкая, как и капилляры. Вот эти камеры и называются альвеолами. В легких их около шестисот миллионов.
— Сложный механизм.
— Великолепный. Кислород просачивается через альвеолярные мембраны и через капиллярные мембраны. Он попадает в поток крови, и, прежде чем он успевает просочиться назад, его захватывают красные кровяные тельца. А тем временем отходы в виде двуокиси углерода просачиваются в противоположном направлении, из крови в легкие. Доктор Дьювал ожидает увидеть, как это происходит. Вот почему он не ответил на ваш вопрос.
— Нет необходимости извиняться. Я знаю, что такое быть поглощенным чем-нибудь одним до такой степени, что бы не реагировать ни на что другое.
Он широко улыбнулся.
— Правда, я боюсь, что у меня и доктора Дьювала разные увлечения.
Кора недовольно посмотрела на него, но голос Оуэнса помешал ей ответить.
— Прямо впереди! — закричал он. — Посмотрите, что происходит!
Все глаза обратились вперед. Зелено-голубое тельце подпрыгивало, словно на ухабах, и медленно скреблось своими кромками о стенки капилляра. Волна бледного соломенного цвета, появившись на кромках, двигалась внутрь, пока темный цвет не пропал совсем.
Другие сине-зеленые тельца, двигавшиеся за ним, таким же образом меняли свой цвет. Носовые огни выхватывали впереди только соломенный оттенок, но в отдалении цвет углублялся до красно- оранжевого.
— Видите, — сказала Кора взволнованно, — когда они поглощают кислород, гемоглобин превращается в оксигемоглобин, и кровь осветляется до красной. Теперь они отправятся назад, в левый желудочек сердца, и обогащенная кислородом кровь будет под давлением направлена по всему телу.
— Вы имеете в виду, что мы должны будем снова пройти через сердце? — спросил Грант.
Он немедленно забеспокоился.
— О, нет, — сказала Кора. — Сейчас мы находимся в капиллярной системе и сумеем обойти его.
Однако ее голос звучал не очень уверенно.
— Взгляните на это богом данное чудо, — сказал Дьювал.
— Это всего лишь замена газа, — ответил Мичелз твердо. — Механический процесс, выработанный случайными силами эволюции за два миллиарда лет.
Дьювал с горячностью повернулся к нему.
— Так вы утверждаете, что это случайность, что этот изумительный механизм, доведенный до
