К счастью, девушка – я буду звать ее Первая – попалась легкая. Очень симпатичная, кстати. Я с сожалением подбрасываю ее на руках и быстро несу в помещение. Кладу в угол на газеты и иду за подружкой.
– А вот и Вторая, – говорю я.
– Привет, Вторая, – машу я.
– Мне жаль, – извиняюсь я.
– Если по существу, то виноват во всем этот козел, который сейчас спит там в одном кабинете с твоей подружкой, – говорю я Второй.
– Не сердись на меня, – прошу я.
– Я был нормальным человеком, – признаюсь я, – обывателем, каких много.
– Ого, – приседаю я.
– Ну, – пыхчу я, – бегал по бабам, а кто ж так не делает?
– И бегал бы себе так еще годы и годы, – говорю я.
– Ну, может, в институт какой устроился бы лектором, да щупал студенток за жопы, – с трудом дышу я.
Вторая оказывается явно тяжелее первой. Я обнимаю ее за грудь, чтобы привалить к Первой, и чувствую, что грудь-то ого-го!
– Стоп! – говорю я себе.
– Этого еще не хватало, – устало делаю я себе замечание.
– Продолжим, – говорю я.
– Простите, падре, что мы вас с дамами в одном тесном помещении везли, – извиняюсь я.
– Боюсь, мне придется тащить вас по земле, – извиняюсь я.
– Вот так, – хлопаю я его по плечу.
– Вот вы и снова вместе, – говорю я им.
Первая, Вторая и падре выглядят вполне умиротворенно. Их бы отмыть, картина была бы прямо, бля, идиллической. Привал пастухов. Дафнис и Хлоя. Или как оно там? Я, честно говоря, кроме периода ацтеков толком ни хрена не знаю. Легавый храпит, и мне в голову приходит мысль.
– Не убить ли его? – бормочу я.
– А что? – спрашиваю я себя.
– Когда не будет и его, все проблемы в принципе будут решены, – решаю я, пока на словах, свои проблемы.
– А на работе он все равно взял бессрочный отпуск, – вспоминаю я.
– Типа лечить сердце, разбитое неверной женой, – вспоминаю я Свету.
– Решат, что он уехал далеко-далеко, – представляю я.
– Легавый уехал лечить раны сердца, – соображаю я, – падре уехал нарушать обет безбрачия и спасаться от комплекса вины.
– Первая уехала от приятеля или мужа, – ласково глажу я по голове Первую.
– Вторая сбежала за табором, – смеюсь я.
– Получается, что все вы уехали, остался один я, – говорю я трупам и вырубившемуся легавому.
– Я буду писать вам письма, – улыбаюсь я.
– Нежные и печальные, как я сам, – обещаю я.
– Но если убивать легавого, – проверяю я печь, – то как?
– Мне ведь не приходилось этого делать, – виновато развожу я руками перед Второй, которая начинает мне нравится все больше.
– Разве что молотком? – спрашиваю я себя.
– Как хорошо, что мы в кабинете трудового воспитания, – смеюсь я.
– Как же я устал, – жалуюсь я.
Подружка Первая смотрит на меня с сочувствием, и я начинаю подумывать о том, чтобы предпочесть ее Второй. Священник лежит на боку. Все еще со стулом. Я вздыхаю и примериваюсь молотком к голове легавого. Раз-два-три! Репетиция проходит успешно. Я даже мысленно очерчиваю то место, куда надо бить, – макушка. Аккурат в родничок. Раз-два-три! Подумав, я откладываю молоток. Легавый всхрапывает, и я укладываю его к стене. Спи, бля, страж порядка.
Не то чтобы мне было жалко легавого или я передумал насчет того, что он – тоже источник моих проблем. Нет. Все так. Он источник проблем. В том числе двух трупов. И мне его не жалко. Его
Но у меня есть веская причина этого не делать.
Я – не убийца.
– Не боги горшки обжигают, – говорю я.
– Поехали, – решаюсь я.
– С богом! – говорю я.
– Будь мужиком! – даю я себе пощечину.
– Вот так! – торжествующе говорю я.
Печь уже включена и раскалена. Я сворачиваю Первую как могу. Получается этакий колобок. Из-за джинсов возникают проблемы с ногами. О боже. Нет, не это, прошу тебя. Но в кабинете тихо. Я прислушиваюсь к запахам. Гари не чувствуется. Что же, если отсутствие Дьявола можно считать санкцией Бога… Я разворачиваю Первую и стягиваю с нее джинсы. И вообще все.
– Милый, – говорит мне Первая, – где тебя носит?
– Я без тебя уже затрахалась, – говорит она.
– Если ты понимаешь, о чем я, – многозначительно говорит она.
– Хи-хи, – добавляет она.
Я сглатываю и сажусь на пол рядом с трупами. Ну, почему этот сильный мужчинистый мужчина, этот треклятый легавый вырубился именно в тот момент, когда его так называемые сила и бесстрашие нужны нам больше всего?
– Ми-и-и-лый, – зовет Первая.
– Я думала о тебе, ммммм, – призывно тянет она.
– Это ТАК приятно, – тяжело дышит она.
И я с облегчением понимаю, что у нее голос Жени. А потом до меня вовсе доходит, что случайно – гребаная привычка носить мобильный в кармане! – нажал громкую связь.
– Женя, – тихо говорю я.
– Она самая, милый, – говорит она.
– Где ты? – спрашивает она.
– Я жду тебя, – говорит она.
– Приезжай, – говорит она.
– Мур, – заигрывает она.
Я ошалело смотрю на голый труп у себя в ногах и неожиданно для себя отвечаю:
– Мяу.
Кажется, я влюблен.
Первая пошла.
Я целую Первую в щеку и трамбую ее поплотнее, после чего захлопываю дверь. Напоследок я вижу, как по ее лицу течет что-то красное. Видимо, кровь. Но я уже так устал, что мне не страшно. Нужно побыстрее избавиться от всего этого и проваливать, понимаю я.
Женя между тем беседует со мной, что-то щебеча насчет визита в гости, который мы наметили на следующую неделю. Она говорит мне, что я:
а) очень милый, и когда перестаю стесняться людей, то могу быть даже душой компании;
* (Ах, милая, что ты знаешь о компаниях и их зловонных душах. Если жизнь и душа одного человека потемки неизведанные и болото гниющее, то что уж о нескольких сказать? Мне всегда на попойках становится страшно, когда наступают сумерки и лица неизвестных мне людей расползаются по комнатам, будто нежить. Мне кажется, страх перед одиночеством концентрируется в такие минуты в мозжечке каждого из них. И чтобы побороть этот страх, я начинаю вести себя непоследовательно, странно и весело. В
