– Нервы… Живет здоровая нормальная женщина на вдовьем положении, а жизнь-то требовательная штука. Там я оставил ей порошки, пусть пьет. Денька через два – зайду.
Спустя несколько дней доктор встретился на заседании Губкома с Прециксом.
– Слушай, председатель, есть у меня пациентка одна, очень, понимаешь, нервная. Интересовалась, знаешь, доктором Николаевым. Заметь, докторов у нас много, а ей вот интересен бывший белогвардеец.
– Как фамилия твоей пациентки?
– Филатова. Дочь члена райкома Михаила Филатова.
– А-а-а! Вот ты про кого!.. Эту дамочку мы знаем, она сама по себе интересна, и без доктора Николаева.
Помолчав, Прецикс спросил:
– Очень нервничает?
– У меня такое мнение: есть у нее что-то на душе!
– Слушай, доктор, не смог бы ты свести одного человека с этой вдовушкой? Парень интеллигентный, видный, бывший офицер…
– У меня, что ли, на квартире посводничать?
– Хотя бы.
Прошло еще несколько дней, Юлия Михайловна успокоилась. Подпольный станок снова начал стучать…
Как-то в аппаратную телеграфа зашел завгорздравом Правдин. Передал несколько телеграмм с пометкой комиссара, накормившего недавно телеграфистку Филатову круто посоленным хлебушком. Покончив с телеграммами, доктор пригласил Юлию Михайловну:
– Завтра суббота, приходите ко мне. Жена устраивает вечеринку, будут хорошие, умные люди. Придете? Вам необходимо немножко развлечься.
Юлия Михайловна пришла.
В числе гостей там оказался высокий молодой человек в синем морском кителе. Представился:
– Пономарев. – И многозначительно добавил: – Впрочем, мы уже знакомы. Разрешите вернуть вам эту вещицу.
Юлия Михайловна вздрогнула: в руках у нее лежала рукавичка, потерянная в тот вечер, наполненный бураном и страхом.
Юлию вновь охватил ужас перед «высшей силой»…
Пономарев был внимателен и неотступен. Однажды он привел ее в тихий уединенный домик на Межениновской улице. Юлия Михайловна, снимая шубку в передней, уже решила: всё. Сейчас потребует расплаты…
Но в полутьме комнаты стоял человек со щеточкой солдатских русых усов – Прецикс. Пономарев принес два стула, поставил к столу.
– Пересядьте сюда, – сказал председатель Чека, указывая на один из стульев, и сам сел напротив.
Пономарев курил на диване.
– Вот и пришло время нам поговорить начистоту, товарищ Филатова, – вздохнув, мягко и грустно сказал Прецикс. – Довольно вам мучиться. Выкладывайте всё. Всё без утайки.
Опять плакала дочь паровозного механика Юлия Михайловна Филатова… Наконец сказала:
– Хорошо, товарищ председатель… Пусть меня убьют, но и верно, я не могу больше!..
Она рассказала все, что знала, начав с Иркутска.
Потом отвечала на вопросы и снова плакала. Прецикс, заложив руки за спину, ходил по комнате. Пономарев вел протокол.
– Вы, товарищ председатель, наверное, сейчас всех их арестовывать начнете… А они и в тюрьме убьют меня.
– С чего это вы о тюрьме заговорили? Вы думаете, что на основании заявления такой плаксы можно арестовать полсотни людей? А чем вы все это доказать можете?…
– Но я клянусь вам: все, о чем я говорила, – правда!
– Клятвы – в церкви. А у нас прежде всего – дело!
– Что же мне делать? – упавшим голосом спросила Юлия.
Председатель опять стал ходить по комнате, заложив руки за спину… Наконец круто остановился:
– Вот что, Филатова… Я хочу верить вам, хочу думать, что вы искренни… Ведь вы – дочь рабочего, черт побери! И ваш отец – коммунист.
– Что же мне делать, товарищ председатель? – повторила Юлия. – Я сделаю все, что вы прикажете!..
– Если так – добро! Давайте работать вместе… Сейчас я познакомлю вас, Филатова, с одной славной женщиной. Пойдемте вот сюда…
Они вошли в смежную комнату, и Юлия Михайловна зажмурилась. В комнате, над чайным столом, горела двадцатилинейная лампа-молния. Кипел самовар. Маленькая, хрупкая женщина, наливая Юлии Михайловне чашку чая, сказала деловито и ласково:
– Меня зовут Надежда Валерьяновна Седых. Мы будем встречаться здесь, на этой квартире.
Пономарев пояснил:
– Товарищ Седых – сотрудник Губчека. А теперь могу рекомендоваться и я: тоже сотрудник Губчека.
– Вы читали сегодня газету? – спросила Надежда Валерьяновна и подала номер «Советской Сибири». Юлия Михайловна прочитала: «…Сегодня по приговору Коллегии Губчека расстреляны за контрреволюционную деятельность…»
Длинный список был обведен красным карандашом.
– Знакомых у вас в этом списке нет? – поинтересовалась Надежда Валерьяновна.
– Н-нет…
Юлия Михайловна не заметила, как исчез из квартиры Прецикс, а Пономарев после чаепития сказал:
– Будете продолжать службу на телеграфе и на Кабинетской. Словом, все – как было. Раз в неделю, по пятницам, вечером будете встречаться здесь с Надеждой Валерьяновной, а когда ее не будет дома, – со мной. Мы оба в затоне работаем, а здесь меняемся: если погода морозная или буранная – я, хорошая погода – товарищ Седых… Общее же наше с вами задание, Юлия Михайловна, проследить, где хранятся листовки и как они попадают к населению… Понимаете?… Но – осторожность, осторожность и еще раз осторожность!..
Из этой квартиры Юлию Михайловну не провожали. Отец был дома. Юлочка бросилась ему на шею. Филатов, давно отвыкший от ласк дочери, поразился:
– Ты что это расчувствовалась? Ревела, ревела и вот – на!..
В кабинет председателя Губчека вошел дежурный комендант.
– Происшествие у нас, товарищи… Разрешите доложить? Этот тип, которого из затона привезли, повесился…
Чекисты бросились вниз. В подвальной камере на петле-удавке, сделанной из разорванных кальсонов, висел неизвестный, пойманный с листовками в затоне. Он перехватил себе вены осколком стекла и повесился.
– Видать, когда оконные стекла вставляли, обломок остался, – предположил дежурный комендант, – а может, на дворе подобрал: его на прогулку выпускали.
– Уберите труп, – приказал начсоч Новицкий.
Наверху Прецикс долго курил…
– Мазилы мы все!.. И наш комендант мазила! Не догадался до сих пор волчки сделать!..
– Но ты же сам запретил делать волчки, – напомнил Новицкий.
– Я – первый мазила!.. Все боимся на жандармов походить, а они, сукины дети, изображают мучеников… «за веру, царя и отечество»!
– На здоровье, – хмыкнул Новицкий.
