обозначает нечто зловещее.
– Фьорды, – объяснял Янн, – это большие бухты, вроде как наша, пемпольская, только там кругом высокие горы, такие высокие, что не видно, где в облаках кончаются их вершины. Знаешь, Го, унылое место, правда. Камни, камни, ничего, кроме камней, и люди, живущие на острове, не знают, что такое деревья. В середине августа самое время нам возвращаться домой, потому что начинаются ночи и они быстро становятся все длинней и длинней. Солнце уходит куда-то под землю и не может подняться. И ночь длится всю зиму.
– На берегу, в фьорде, – продолжал он, – тоже есть небольшое кладбище, совсем как у нас. Там лежат пемпольцы, которые умерли во время путины или погибли в море. Это святая земля, так же как в Порс- Эвене, и на каждой могиле стоят деревянные кресты с именами. В Исландии похоронены оба Гоаздиу и еще Гийом Моан, дед Сильвестра.
Она мысленно видела это маленькое кладбище на берегу пустынного мыса, в бледно-розовом свете нескончаемого дня. И еще думала о мертвых, покрытых льдом и черным саваном ночей, долгих, как сама зима.
– Все время ловить и ловить рыбу? – спрашивала она. – И никогда не отдыхать?
– Все время. Еще нужно совершать маневры, потому что море не всегда спокойное. Черт возьми! К вечеру вымотаешься, проголодаешься – так и проходят дни.
– А скучно не бывает?
– Никогда! – ответил он с таким убежденным видом, что ей сделалось не по себе. – На борту, в открытом море, я не замечаю, как идет время.
Она понурила голову. Ей стало совсем грустно: она поняла, что не сможет победить море.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
…На исходе этого весеннего, совместно прожитого дня наступающая ночь вернула ощущение зимы, и они отправились ужинать домой, к ярко горящему очагу.
Их последний ужин!.. Оставалось еще провести целую ночь в объятиях друг друга, и предвкушение этой ночи не давало им впасть в тоску.
После ужина по дороге в Порс-Эвен они вновь ощутили легкое и нежное дыхание весны: почти теплый воздух был тих, и остатки сумерек не спешили спуститься на землю.
Янн и Го шли к родителям попрощаться, но не стали задерживаться и, вернувшись домой, рано легли спать, намереваясь встать завтра с рассветом.
На следующее утро набережная Пемполя была полна народу. Отплытие началось два дня назад, и с каждым отливом новая группа рыбаков уходила в море. В то утро четырнадцать судов вместе с «Леопольдиной» должны были покинуть порт. Жены и матери моряков наблюдали за последними приготовлениями. Го не переставала удивляться, что сделалась женой рыбака и теперь находится среди этих женщин. Ее судьба так резко, в несколько дней, переменилась, что она едва успевала осознавать действительность. Словно быстро скользя по склону, она достигла неизбежной развязки, которую теперь следовало пережить так же, как переживали другие.
Она еще никогда не присутствовала при прощаниях. Среди провожавших не было женщин в сходном положении, и она чувствовала себя очень одинокой. Ее прошлое богатой барышни, несмотря ни на что, не забывалось деревенским людом.
Погода была хорошей, лишь далеко в море с запада шли большие тяжелые волны – предвестницы ветра.
…Го окружали такие же, как она, красивые женщины с глазами, полными слез. Глаза были у кого трогательные, у кого рассеянные, даже смеющиеся – то ли от бессердечия, то ли оттого, что в данный момент некоторые из женщин не имели возлюбленных. Старухи, чувствовавшие приближение смерти, плакали, прощаясь с сыновьями; любовники долго целовали друг друга. Было слышно, как подвыпившие матросы поют веселые песни, в то время как другие с мрачным видом поднимались на корабль, точно шли на казнь.
Происходило и нечто дикое: бедолаг, которых разными уловками вынудили подписать контракт где- нибудь в трактире, теперь силой приводили на судно полицейские и собственные жены. Других, чьего сопротивления побаивались из-за недюжинной силы, из предосторожности напоили; их несли на носилках и, точно трупы, спускали в корабельные трюмы.
Го испуганно наблюдала эту картину: с кем же придется жить в море ее Янну? И что за ужасная вещь это рыбацкое ремесло, если оно внушает мужчинам такой страх?..
Но были среди моряков и те, которые улыбались; это были славные люди с красивыми благородными лицами и, без сомнения, любили, как и Янн, жизнь в открытом море и большую ловлю. Парни уходили в море беззаботными, бросив последний взгляд на девушек; женатые мужчина целовали жен и детей с нежной грустью и надеждой на хороший улов. Го немного успокоилась, увидев, что именно такими оказались моряки на «Леопольдине»; экипаж этого судна был поистине отборным.
Корабли уходили по два, по четыре, влекомые за пределы бухты буксирами. Как только они трогались с места, матросы, обнажив головы, во весь голос запевали гимн в честь Богоматери: «Привет тебе, Звезда Морей!» На набережной женщины махали руками, посылая близким последнее прощание, из глаз текли слезы.
Как только «Леопольдина» отошла от берега, Го быстрым шагом направилась к дому Гаосов. Полтора часа ходу вдоль берега по знакомым тропинкам Плубазланека – и она окажется там, на краю земли, в своей новой семье.
«Леопольдина» должна была стоять на большом рейде у Порс-Эвена и окончательно уйти в море только вечером. Там Янн и Го назначили свое последнее свидание. Янн приплыл в ялике, вернулся на три часа, чтобы попрощаться.
На суше по-прежнему стояла хорошая весенняя погода, на небе – ни облачка. Взявшись под руку, они, как и вчера, вышли на дорогу; только на сей раз ночь не должна была их соединить. Шли без цели, повернув назад, в сторону Пемполя, и вскоре как-то незаметно очутились возле своего дома. Они снова, в последний раз, зашли в дом, и старая Ивонна поразилась, увидев их вместе.
Янн давал Го наставления, касающиеся разных домашних дел, в особенности того, как хранить их красивую, к свадьбе приобретенную одежду: время от времени доставать из шкафа и проветривать на солнце. Так следят за одеждой матросы на военной службе. И Го улыбалась, глядя, как он умничает; он мог быть уверен, что за всеми его вещами она будет любовно ухаживать.
Впрочем, эти заботы были второстепенными; о домашних делах говорили только для того, чтобы вообще о чем-нибудь говорить и обмануть самих себя…
Янн рассказал, что на борту бросали жребий, разыгрывая места для ловли, и ему очень повезло – досталось одно из лучших мест. Го почти ничего не знала о том, как организована жизнь и работа рыбаков в море, и попросила объяснить поподробнее.
– Видишь ли, – начал он, – в планшире наших кораблей есть отверстия, в которые вставляются опоры на блоках, а через них пропускаются удочки. Так вот, прежде чем выйти в море, мы разыгрываем в кости эти самые отверстия или тянем из берета юнги бумажки с номерами. И потом, в течение всей путины, никто не имеет права ставить удочку на чужое место. Мое место – на корме судна, где, как ты знаешь, ловится больше всего рыбы. Кроме того, поблизости ванты, а к ним всегда можно прикрепить какое-нибудь полотно или край вощеной одежды и сделать небольшое укрытие от снега и града. Это здорово, сама понимаешь: не так обжигает кожу во время шквалов и глаза дольше видят ясно.
…Они говорили тихо-тихо, будто из боязни спугнуть оставшиеся у них мгновения, ускорить бег времени. Разговор носил какой-то особенный характер, как все, что скоро должно обязательно кончиться; самые незначительные мелочи, о которых они говорили, в тот день приобретали таинственный и высший смысл…
В последнюю минуту перед отъездом Янн обнял жену, и они, прижавшись друг к другу, долго стояли молча.
Он взошел на корабль, серые паруса расправились, чтобы наполниться легким ветром, поднимавшимся на западе. Она еще видела мужа, он по-особому, как было условлено, махал беретом. Долго Го смотрела, как ее Янн – силуэт в море – удаляется. Вон он, маленькая черная фигурка на пепельно-голубом фоне воды, уже туманится, исчезает. В пристально всматривающихся глазах мутится, они перестают видеть…
