Плавание превратилось в сплошное удовольствие. Мы дважды переводили часы при смене поясов. Я взялся дважды в день кормить Бартоломью Грейса, как животное, в темноте «Пещеры». Иногда он был мрачен, иной раз сердился, но всегда благодарил за еду и спрашивал о нашем продвижении. Я старался не подходить близко, пихая миски в его сторону.
Через шесть дней мы уже шли к северу от Бермуды, склоняясь к востоку, а западные ветры подгоняли нас к дому, Дашер работал с командой, как будто все время был ее членом, скреб палубу и стоял у штурвала. Но на мачты лезть не вызывался и воздух из мехов не выпускал, и поэтому казался толстым и неуклюжим.
На седьмое утро Баттерфилд нацелил свой погнутый секстант на солнце, когда оно показалось над бушпритом. Я ждал с открытой книгой и карандашом, готовый записать углы, когда он скажет.
– Ох… боже мой! – вырвалось у капитана.
– Что случилось, сэр?
Он опустил секстант, поднял руку ко лбу и покачнулся.
– Джон, мне дурно.
И он рухнул на палубу, не выпуская секстанта.
23. Джентельмен удачи
Дядя Стэнли,- залепетал я. Увидев, как неожиданно он упал, я испугался и, снова превратившись в ребенка, стал растерянно толкать его в плечо.
Он трясся, как будто превратившись в желе, словно в нем не осталось костей. Кожа стала горячей, выступила испарина.
– На помощь! – закричал я, и Горн примчался первым. Дашер был ближе, но он остановился в ярде.
– Боже мой, он умер! – вырвалось у Дашера. – Дал дуба!
Горн отпихнул Дашера и опустился на колени. Он провел рукой по груди Баттерфилда, к его шее и щекам, затем положил руку на лоб. Он отверйул веко, и я увидел белок глаза -только белок – и выглядело это страшно.
– Спокойно, Джон, – сказал Горн. – У него лихорадка.
– Лихорадка! – воскликнул Дашер. Он прикрыл рот и зажал ноздри.- Как он ее здесь подхватил?
– Не здесь. Она сидела в нем с визита на Луис-Пенья.
– Значит, мы все можем ее подхватить,- пробубнил Дашер сквозь пальцы.
– Ты и Джон – нет. Но остальные – запросто. Все, кто сходил на берег на Луис-Пенья.
– Ты… сходил? – спросил я.
– Да.- От следующих его слов я чуть не лишился дара речи.- Мистер Спенсер, вы теперь на судне хозяин.
Вечером слегли еще двое матросов. Работой способными остались лишь Дашер, Горн, я и здоровенный Мадж. И к заходу солнца поднялся ветер.
– Надо взять рифы? – спросил я Горна.
– Вы хозяин, – туманно ответил Горн.
– Но надо? – Моя детская игра повторялась теперь всерьез. Молчание Горна выводило меня из себя.
– Ответь мне, – потребовал я. Он сощурился на паруса:
– Как сказать, мистер Спенсер. Если зарифить, мы потеряем ход, но, с другой стороны, шутки с ветром плохи. Это решение капитана, а не матроса.
– Тогда мы уберем грот.
– Ну да, – улыбнулся Горн. – Именно это я и сделал бы.
Дашер стоял у штурвала, пока мы боролись с парусиной. Горн справлялся с одной стороны, мы с Маджем – с другой. Лишенный своего самого большого паруса, «Дракон» встретил ночь.
Я послал Маджа отдыхать, оставив Горна у штурвала.
– Схожу к капитану, – сказал я ему.
Над столом в капитанской каюте горела низко висящая лампа. Она скрипела, раскачиваясь и бросая мечущиеся тени на переборки. После тьмы на палубе здесь казалось светло, я ясно видел капитана, зажатого за штормовым бортиком койки, в который впились побелевшие пальцы. Лицо Баттерфилда тоже было бледным.
– Кто. там? – раздался слабый дрожащий голос.
– Это я, Джон.
– Джон? Подойди поближе.
Я присел у койки. Его рука оторвалась от бортика и зашарила по воздуху. Видно было, что каждое движение причиняет ему боль. Он закрыл глаза, нащупывая мое плечо. Я взял его руку, горячую, как уголь.
– Холодно, Джон. Знобит.
Я подгреб одеял. Волосы капитана прилипли к мокрому лбу. На искаженное лицо больно было смотреть.
– Рифы взял? – спросил он.
– Да. Не беспокойтесь, дядя Стэнли. – Я пожал его руку, добавил фразу из нашей морской игры: – Судно справно несет паруса.
Я хотел развеселить его хоть немного, но ему было не до шуток.
– «Дракон» – хорошее судно. Просто двигайся осторожно, все будет нормально.
– Конечно.
– И послушай, парень, – казалось, он забыл мое имя. – Посмотри, что там делает мистер Эбби.
– Где? – ахнул я.
– За бортом. Он стучал в стекло.
– Как-к? Он же…
– Побыстрей!
Я послушался, подумав, что вреда от этого не будет. Подойдя к большому кормовому иллюминатору, по шторам которого метались тени от качающегося фонаря, я услышал шум воды, обтекающей руль, поскрипывание рулевой оснастки и деревянных конструкций. Завывал ветер, утяжеленные края занавесок стучали по раме.
– Впусти его,- попросил Баттерфилд.
Руки мои замерли у штор. Я ощутил страх. «А вдруг я действительно увижу Эбби, – пугало меня воображение. – В развевающемся погребальном полотнище, с распухшим лицом и мертвой ухмылкой».
– Поскорей,- торопил дядя Стэнли.
Я рывком раздвинул шторы. За стеклом – ничего, кроме мрачного моря с еле заметным кильватерным следом судна. Стекло орошали мелкие брызги. Я повернул задвижку и распахнул створки.
В каюту ворвался ветер. Взметнулись шторы, пламя лампы вспыхнуло ярче, затем чуть не угасло. Запах соленой воды и отдаленной земли наполнил помещение. Послышался голос Баттерфилда:
– Так лучше. Где вы были, мистер Эбби?
Я закрыл иллюминатор и обернулся. Капитан приподнялся, опершись на локоть, и уставился в сплетение теней.
– Вы такой мокрый, бледный.
Мне стало жутко от этой беседы с мертвецом. Я попытался успокоить Баттерфилда, но он отмахнулся:
– Оставь нас.
Я направился в свою каютку, но сон не приходил. «Дракон» вел себя все хуже, меня болтало. Слышалось звяканье цепей пирата из «Пещеры», фразы Баттерфилда с большими промежутками между ними, смех капитана и возгласы:
