«Я больше не ребенок, хотя вдвое младше Горна или Дашера. Я должен сделать это, – подумалось мне.- Надо научиться».
Я принес из каюты секстант и хронометр, таблицы и книги. Большую карту Северной Атлантики я расстелил на палубе, прижав книгами. После этого я осторожно вынул секстант из ящика и набрался духа. Я должен определить местоположение судна.
У Баттерфилда получалось очень просто. За считанные секунды он ловил солнце в маленький телескоп секстанта и переносил его изображение на зеркало, опуская на линию горизонта. Но я пытался сделать это битый час, все вокруг мелькало и вертелось, и ничего у меня не получалось. Солнце ускользало, и приходилось начинать все снова.
Каждое движение судна удваивало мои мучения, я чуть не плакал, когда наконец удалось считать значение угла по шкале. Я повторил измерение еще два раза, как обычно делал Баттерфилд, и вычислил среднее арифметическое трех полученных значений.
Всю жизнь отец учил меня своему ремеслу. Я работал с числами и ненавидел их. Я боролся против этого, хотел сбежать в море, чтобы избавиться от конторской тюрьмы. Сейчас я благословлял его, прокладывая путь по таблицам логарифмов.
Наконец я воскликнул: «Раз, два, три, вот где мы, посмотри!» – и ткнул пальцем в карту.
Дашер уставился на мой палец, потом покосился на море:
– Я во Франции бывал. Там все выглядит совсем иначе.
Я ткнул пальцем в центр Европы!
– Ничего у меня не получится.
– Придется двигаться, пока не упремся в землю. Мы не можем проскочить мимо Европы. Куда-нибудь причалим, – обнадежил Дашер.
– Как адмирал Шовелл, – сказал я.
– Кто?
– Сэр Клоудислей. Он вел отряд кораблей в Англию сто лет назад. Его предупредили, что отряд сбился с пути и может погибнуть. Он приказал повесить предупредившего. Отряд продолжил путь и попал прямо на острова Силли. Все четыре судна погибли. Спаслось лишь два человека.
Дашер потрепал свои винные мехи, проверяя, не вышел ли воздух.
– Надо учиться, – сказал он назидательно.
Я продолжил занятия с секстантом и таблицами. «Дракон» шел со скоростью семь миль в час, семьсот футов каждую минуту. Я слышал, как вода журчала вдоль корпуса, и зрал, что должен справиться, иначе мы можем погибнуть.
25. Штормовые паруса
– Отойдите от двери, – крикнул я вечером, стоя перед входом в «Пещеру» с ведерком пищи и фонарем. Я ожидал услышать звон цепей, но изнутри не доносилось ни звука.
– Капитан Грейс! Отвечайте!
Молчание. «Дракон» шел, слегка накренившись на правый борт, направляясь на восток в северном бризе. Лампа отбрасывала причудливые тени на доски переборок и опасно наклонилась, когда я поставил ее у ноги.
Я прижал ухо к доскам и прислушался. Из-за двери доносилось дыхание, медленное и устойчивое, как будто Грейс приложил ухо с другой стороны. Сердце беспокойно забилось, когда я подумал, что нас разделяет лишь дюйм. Тут палуба накренилась, и дыхание сбилось. Оказывается, это дышало море, волны ударялись в корпус.
– Капитан Грейс, – крикнул я снова. Как можно тише я отодвинул засов и распахнул дверь. Грейс сидел там, где я его оставил, глядя на меня. Вместо носа дырка, но глаза два горящих факела.
– Почему вы не отзываетесь?
– Потому что мне нечего сказать.
Он сидел поверх своих цепей, кольца спрятаны позади, под плащом. У меня создалось впечатление, что он больше не прикован.
– Я принес вам что-то вкусное, – сказал я, запуская руку в ведро. – Апельсин.
Он улыбнулся криво и злобно.
– Ах, как вы ко мне добры!
Я поднял руку с апельсином:
– Отодвиньтесь, я посмотрю на ваши цепи.
Он едва шевельнулся.
– Дальше,- потребовал я.
Он зарычал. Ужасный те был звук, полный бешеной злобы. Но он отодвинулся, и я почувствовал запах его промокшего плаща, отвратительный запах шел от разъедаемой гнилью ткани. Я увидел цепи и кольца с болтами, все было в порядке. Грейс смотрел на меня с ненавистью.
Я бросил ему апельсин. Он жадно схватил фрукт рукой, и стал сдирать кожуру зубами.
– Кто ведет судно?
– Я.
– Где мы сейчас?
– Этого я вам не скажу.
Грейс фыркнул:
– Естественно. Чтобы сказать, надо знать. И за этот апельсин я должен объяснить, как работать с секстантом, – Он выплюнул кусок кожуры. – Глупый щенок, боишься пропустить Ла-Манш и поэтому держишь севернее.
Он был совершенно прав. Мы держались севернее, чтобы не попасть во Францию вместо Англии. И я надеялся, что он мне поможет.
– Вы выйдете на землю темной ночью. А может быть, и нет. Увидите полосу прибоя, не зная, Ирландия это, Англия или Франция.
– Как-нибудь сообразим.
– Нет. – Он оторвал дольку апельсина.- Погода меняется. Через день-другой солнце исчезнет в облаках. Северный ветер спихнет вас в Бискайский залив, к дикому берегу. – Он сжал апельсин в кулаке, брызнул сок.- Судно погибнет, парень. И мы все погибнем.
Я смотрел на апельсин. Грейс сжимал его сильнее и сильнее, пока в кулаке не осталась сморщенная кожура, которую он бросил на палубу. Комок перекатывался по палубе при качке. Ветер уже усиливался.
– Вы утонете первым.
Грейс засмеялся.
– Какая разница, первым или последним. Мы все утонем, если завтра не определим курс.
Мы смотрели друг на друга. Свет играл в его золотом шитье.
– Скажите мне, – обратился я к Грейсу, – в чем моя ошибка? Что я упустил из виду?
– Того, кто нас сюда привел, тебя и меня, вот кого ты упустил из виду.
– Горна?
– Дай его мне. – Он оскалил зубы. Дай мне Горна, саблю и минуту времени. После этого я помогу вам. Вы окажетесь дома.
– Будь ты проклят, – сказал я.
– Опоздал, паркнь, – Он дико засмеялся. – Я давно уже проклят. Мне нечего терять.
Я вывалил пищу из ведра на палубу около двери, хотя он с трудом мог сюда дотянуться.После этого я запер его в темноте и поспешил наверх.
У штурвала стоял Горн. Он держал на северо-восток, реагируя на порывы ветра и возвращаясь на курс, когда; ветер стихал. Работа эта была бы непосильной для большинства рулевых, но Горн выполнял ее
