механически, как будто он, судно и ветер были единым целым.
– Не беспокойтесь, мистер Спенсер, – сказал Горн, -У вас есть голова на плечах, справитесь и с секстантом.
– Но погода меняется.
– Да, меняется.- Он повернул судно, и ветер подхватил его косицу. – Придется повилять, пока добежим до дома. – Он тепло улыбнулся мне.- Хорошо, что вы это заметили, сэр. Из вас выйдет славный капитан, мистер Спенсер. У таких бывает хорошая команда.
– Спасибо, но это Грейс сказал мне, что погода меняется.
– Этот дьявол чует все даже из «Пещеры».
Я кивнул.
– Что он еще сказал?
Я чуть было не проговорился Горну о сделке, которую предложил Грейс: его жизнь в обмен на безопасность для судна. Но, глянув на него, такого сильного и надежного, доброго душою, я промолчал. Не хватало только, чтобы он пошел вниз к Грейсу и принес себя в жертву.
– Он полагает, что мы утонем. Не найдем Ла-Манш.
Горн нахмурился:
– А вы как думаете, сэр?
– Я думаю, вы были правы тогда, давно.
– Когда?
– Нет судна более безопасного, чем то, на борту которого находится старик Горн.
– Спасибо, сэр.
Меня удивило, что он покраснел. Потом он отвернулся и кратким жестом провел рукой по щеке.
Я оставался с ним до захода солнца. Мы говорили об Англии, точнее – о Лондоне. Города Горн, собственно, и не видел, лишь берега Темзы и кровли прибрежных домов. Он расспрашивал об улицах и переулках, о дворцах и парках, и я затосковал о доме, рассказывая ему обо всем. Он хотел сам увидеть все это, когда его оправдают, и он сможет свободно путешествовать, не опасаясь ни вербовщиков, ни петли палача. Он сказал, что пройдет пешком через весь город, из конца в конец, а потом к западу, через Рединг и Мальборо до самого берега и до своего дома под Бристолем.
– Я там уже сто лет не был. Наверное, все изменилось.
Небо почернело, появились звезды. Я смотрел на ковш Большой Медведицы и дальше, на широкие крылья Кассиопеи. Там, в этих маленьких огоньках, таилось все, что мне нужно для определения нашего местоположения. Я снова вытащил секстант и направил его на Полярную звезду. Справиться с солнцем я не сумел, к тому же было мало надежды свести к горизонту звезду. Но все же я смог семь раз поймать Полярную, прежде чем горизонт расплылся в темноте и небо слилось с морем в черную массу. Тогда я ушел в свою каюту и проработал с вычислениями, как мне казалось, часы, прежде чем заснул и увидел во сне Лондон.
Я снова шел по городу из конторы отца к его пристани на Темзе. Но все дома на улицах города были сооружены из чисел, громоздились дроби, возвышались фасады из римских цифр. И все они тряслись и рушились вокруг меня, пока я не проснулся, обнаружив, что меня трясет за плечо капитан Баттерфилд.
Лампа все еще горела, на постели – книги. Увидев, что я проснулся, Баттерфилд снял с моего плеча руку. Он был в выходном костюме, пахнущем нафталином.
– Вы… на берег? – удивился я. Туго я соображал спросонья.
– Мы дома, – сказал он. – Мы у причала.
Мне пришлось оторваться от архитектурно-арифметических развалин и очнуться на шхуне далеко от берега.
– Дядя Стэнли, мы в открытом море.
– Ерунда. Ты что, не чувствуешь судна, сынок? Проснись! – Он топнул. – Видишь?
Я уселся. Фонарь висел на крюке неподвижно. Чернила в бутьлке не шелохнутся. Ни шума волн, ни завывания ветра. Баттерфилд стоит так прямо, что я готов поверить в невозможное, будто я проспал весь остаток путешествия.
– Пошли,- сказал он.
Я потащился за ним. Слабый розовый свет проникал в каюту, занималась заря. «Дракон» замер посреди обширного неподвижного моря. Ни рябинки на воде. Ни дуновения ветерка. Я даже на пруду не видел такого мертвого штиля. И я испугался.
У штурвала никого. Горн и Дашер стояли у фок-мачты, подняв головы. Другие двое курили трубки у кабестана, я узнал Беттеа и Фримэна.
Бедный дядя Стэнли осмотрелся и поскучнел. Злую шутку сыграла с ним лихорадка. Он стоял в нарядном шерстяном костюме и шикарных башмаках, настолько же неуместный на судне в этом наряде, как нищий на королевском балу.
Он моргнул:
– Я слышал кареты и толпу. Запах мостовых. Лошадей.- Он прижал пальцы к вискам: – Что со мной?
«Если он опасается, что сошел с ума, значит, он не сошел с ума»,- подумал я.
– Сэр,- сказал я. – Секстант. Он погнут.
– Да? Кто это сделал?
– Мадж. Помните? Он упал с полки.
– Да. – На лице его появилось болезненное выражение. – Да, вспоминаю. Он врет на три градуса.
– В какую сторону? – тряс я его. – Дядя Стэнли, пожалуйста. В какую сторону?
Но он не успел ответить. Подошел Горн.
– Неплохо бы поставить штормовые паруса,- сказал он, не зная, к кому обращаться. – Я бы поставил трисели спереди и сзади.
Баттерфилд потер виски.
– Тихо, – сказал он. Штиль. Как в поле.
– Ненадолго. Горн указал на юго-запад. Горизонт там чернел и клубился. – Прошу вас, сэр.
– Да, конечно. – Баттерфилд закрыл глаза.- Поступайте, как сочтете нужным.
Он отвернулся и нетвердой походкой отправился вниз. Я схватил его за рукав,
– Секстант, – умолял я.
Он удивленно уставился на меня.
– Что делать с ошибкой?
– Прибавить. Прибавить ошибку. – Капитан продолжил путь.
Я повернулся к Горну:
– Я помогу с парусами.
– Нет, – сказал он. – Я думаю, извините, сэр, но я думаю, лучше заняться секстантом.
– В полдень будет удобнее.
– В полдень солнце уже не покажется.- Он мрачно глянул на юго-запад. – Солнца мы больше не увидим.
Почти слово в слово повторил он то, что говорил Грейс Каким-то образом Грейс узнал, что готовит нам погода. Я проводил взглядом Горна, направившегося к оставшейся команде, и пошел за секстантом, который ненавидел. «Дракон» не двигался и молчал. Я засек светило на выходе из-за горизонта и следил за его подъемом;
Солнце пригревало с самого появления. Я снял несколько показаний и повернулся, чтобы идти вниз, Облака уже выстроили высокие башни, тянущиеся к нам. Горн работал с парусами высоко на рее, казалось, что он ходит по облакам.
26. Борозда в море
