октября.
Мэдлин минуту поднималась молча, а потом снова заговорила:
— Значит, им нечего искать, но они тем не менее обшаривают бухточки и пещеры.
Они добрались до площадки перед дверью, ведущей на бастион. Джарвис приблизился к Мэдлин и, старательно не обращая внимания на аромат, исходивший от ее кожи и волос, протянул руку мимо нее, повернул дверную ручку и широко распахнул дверь.
Мэдлин вышла и моментально вскинула руки, чтобы вернуть на место вырвавшиеся пряди волос.
Внизу до самого Блэк-Хеда, высившегося на другой стороне залива, простиралось море, бледное, взволнованное и вспененное яростным ветром. Хотя и гораздо менее сильные, чем на открытых западных стенах, капризные порывы, которые тайком пробирались на бастионы, были все же достаточно сильными, чтобы легкое платье Мэдлин прилипло к ее телу и к ногам.
Джарвис смотрел на нее, а потом, как раз в тот момент когда Мэдлин повернулась лицом к нему, вспомнил, что собирался сказать.
— Я думаю, поиск сокровищ, даже если они ничего не найдут, доставит им столько же удовольствия, как и находки, — сказала она.
— Честно говоря, я в этом не уверен — во всяком случае, когда речь идет о Гарри. — Закрыв дверь, Джарвис прислонился к ней.
— Что вы хотите сказать?
Продолжая удерживать волосы, Мэдлин, нахмурившись, подошла ближе, чтобы лучше слышать.
— Хочу дать вам совет, если вы его примете. Самое последнее, что вам нужно, — это чтобы пятнадцатилетний подросток начал скучать. А Гарри, если я не ошибаюсь в таких вещах, скучает. В его жизни нет сложных задач.
Мэдлин крепко сжала губы и некоторое время оставалась неподвижной, а потом моргнула и, в недоумении подняв брови, посмотрела на Джарвиса, на мгновение заглянув ему в глаза.
— У вас есть предложение.
Это было утверждение, не вопрос.
— Да. Он виконт Гаскойн, и пятнадцать лет — вполне достаточный возраст для того, чтобы начать учиться своим обязанностям.
У нее в глазах появилась растерянность.
— Обычно мне приходится давить на него, чтобы заставить играть роль виконта, даже в обществе.
— Мэдлин, — Джарвис не мог не фыркнуть, — светские обязанности нравятся ему меньше всего. Попробуйте занять его настоящим делом. Возьмите его с собой, когда будете объезжать верхом фермы. Начните спрашивать его мнение — это даст ему возможность попросить объяснить то, чего он не понимает. — Он снова замолчал, стараясь прочесть интерес в ее в этот день светло-зеленых и необыкновенно ясных глазах. — Не ждите, чтобы он сам спрашивал, потому что он не станет этого делать — посчитает вторжением на вашу территорию.
— О, ясно. — Выражение озадаченности на ее лице сменилось пониманием, и спустя секунду Мэдлин добавила: — Да, конечно.
Она снова пристально посмотрела на Джарвиса и улыбнулась сияющей, полной радости и удовлетворения улыбкой.
Джарвис был потрясен намного сильнее, чем если бы Мэдлин надрала ему уши.
— Благодарю вас. Я не смотрела на это с такой точки зрения. — Скованность, чувствовавшаяся за ее улыбкой, улетучилась, и постепенно появилась нежность. — Спасибо за совет.
— К вашим услугам.
Джарвис снисходительно улыбнулся в ответ, и улыбка смягчила резкие черты его лица. Он так и стоял, прислонившись к двери, и Мэдлин, непроизвольно поежившись, вопросительно выгнула брови.
— Было еще что-то?
— Нет. — Он широко улыбался, но Мэдлин достаточно хорошо знала эту улыбку, чтобы не доверять ей. — Я просто жду, чтобы вы меня поблагодарили.
— Я только что это сделала.
— Должным образом.
Она уже открыла рот, чтобы повторить свои слова, но резко закрыла его и пристально посмотрела на Джарвиса.
— Я вас больше не поцелую.
— А как вы собираетесь уйти отсюда? — Его не заслуживающая доверия улыбка стала еще шире, и Мэдлин с опозданием оглянулась по сторонам. — Лестница за этой дверью — единственный путь вниз.
Мэдлин развернулась и решительно зашагала по бастиону, но ей не пришлось идти слишком далеко, чтобы удостовериться, что другого выхода, безусловно, нет — ни двери, ни даже слухового окошка.
Гордо прошествовав обратно к тому месту, где Джарвис терпеливо дожидался ее, Мэдлин остановилась в шаге от него, придерживая волосы, так как снова налетел ветер.
— Вы просто… — мгновенно растеряв слова, она сделала широкий жест одной рукой.
— Хорош в этом?
— Несносны! — с возмущением прошипела Мэдлин, чувствуя себя так, словно получила пинка. — Ради Бога…
Джарвис потянулся вперед, обхватил ее за талию, поднял, а затем предоставил скользить вниз вдоль своего тела.
Глухо вскрикнув, Мэдлин начала опускаться; ее длинные ноги коснулись его ног, грудь прижалась к его груди, бедра — к его бедрам, и каждый нерв, каждый мускул в его теле словно встрепенулись, включая… то, что она, прижатая к его телу, могла безошибочно ощутить.
— Именно так.
Увидев, как у нее от испуга расширились глаза, Джарвис улыбнулся — очень выразительно — и, нагнув голову, поцеловал Мэдлин. Физически Мэдлин не сопротивлялась — ее тело оставалось пассивным в его руках и безропотно принимало объятия, — но тем не менее она отчаянно боролась за то, чтобы оставаться невозмутимой.
Инстинкты побуждали Джарвиса вести войну с Мэдлин — с ее волей, чтобы ослабить ее, чтобы ее желание могло взять верх и она уступила бы и добровольно отдалась ему. Однако, наклонив к ней голову и перейдя к более настойчивым действиям, Джарвис вдруг ощутил внутри странное противоречие: его инстинкт воина — изначальная убежденность, что он имеет все права обладать женщиной, которую держит в своих объятиях, — столкнулся с таким же по силе подсознательным ощущением, что в случае с Мэдлин нужно быть дающим, что он должен убеждать и уговаривать, а не заставлять и требовать.
«Джарвис не хотел подчинять ее себе, он хотел видеть ее рядом с собой добровольным партнером, подругой — своей женой».
Эта мысль промелькнула у него в мозгу, смягчив его атаку, — и почти мгновенно Джарвис был вознагражден. Сопротивление Мэдлин дрогнуло, и он тотчас же задался целью возбудить ее сильнее, поманить дальше и соблазнить всерьез.
Ее губы сделались мягче, она прижалась к его губам — скорее непроизвольно, чем намеренно, — но затем осознала свои действия, застыла на секунду… и уступила, сдалась, перестала сопротивляться и присоединилась к нему.
Мэдлин теперь отвечала на его горячие, жадные ласки и тихо недовольно вздохнула, когда он, прервав поцелуй, коснулся губами впадинки у нее под ухом. Грудь Джарвиса переполняли чувства, и он, втянув воздух, вернулся к ее рту, все еще голодный и неудовлетворенный — так же, как и Мэдлин.
Ее губы были мягкими, горячими, требовательными, а влажная пещера ее рта, куда она его позвала, показалась ему сладостным раем. Джарвис погрузился глубже, и Мэдлин прильнула к нему, вжалась в него.
Ему больше не нужно было прижимать Мэдлин к себе; и, разжав руки, до тех пор мертвой хваткой сжатые у нее на талии, Джарвис переместил ладони ей на спину, чтобы удовлетворить свою неосознанную потребность узнать каждую впадинку, каждую выпуклость, каждый мускул, каждую нежную округлость ее тела.
