поэтому там постоянно возникали драки из-за женщин, карт и даже столь нелепой вещи, как опрокинутый стакан. После одной поножовщины отец решил взяться за них и подчинил себе. Брайану эти притоны казались лишней головной болью, к тому же были чертовски рискованными. По мнению Брайана, лучше было бы получить местные льготы и продавать выпивку повсюду в городе, чтобы нужда в притонах сама собой отпала.
Брайан налил себе еще одну чашку кофе, собрал желток тостом и сунул его в рот, когда в дверь постучала Отэм. Он промычал, чтобы она входила. Отэм открыла дверь. За ней шел Амос, полный мужчина с красным обветренным лицом. Прихрамывая и вертя в руках коричневую фетровую шляпу, он с широкой улыбкой подошел к кровати и пожал Брайану руку.
– Страшно жаль твоего папу. Город потерял очень хорошего человека.
Брайан кивнул и посмотрел на Отэм, которая собиралась выйти из комнаты.
– Отэм, останься. Мне надо будет после поговорить с тобой.
Амос с удивлением посмотрел сначала на Отэм, отом на Брайана.
– Мне нужно поговоритьс тобой о… об этих… местах. Твой папа никогда не вмешивал женщин в дела такого рода.
Брайан понимал, что подобные замечания ему придется выслушивать снова и снова. Он прочистил горло и твердо сказал:
– Я – не мой отец. У него была своя манера вести дела, у меня – своя. – Молодой человек подождал, когда Отэм сядет в кресло у окна, потом жестом пригласил сесть Амоса. – Так что случилось?
Амос придвинул кресло поближе к кровати, все еще теребя в руках шляпу.
– У нас возникла проблема. Твой папа умер, так что я решил, что лучше всего прийти к тебе.
– Какая проблема?
– Какие-то парни не из нашего города заявились вчера в заведение Рекса и устроили ссору с местными мальчишками. Получилась настоящая куча мала. Пока Рекс смог их угомонить, они разнесли все заведение. Окна повыбивали. От столов и стульев остались одни щепки. Музыкального автомата больше нет. В стенах такие дырки, что они похожи на швейцарский сыр. От заведения просто ничего не осталось.
– Кто-нибудь пострадал?
Амос покачал головой, недоверчиво посмотрев на Брайана:
– Ничего серьезного. Думаю, кое-кто встал утром с синяком под глазом, несколько ссадин, но костей никому не переломали. И никого не порезали.
– Из-за чего началась драка?
– Конечно, из-за женщины. Два парня захотели одну и ту же шлюху. – Он покосился на Отэм. – Прошу прощения, миссис Осборн, но мне так сказали.
– Какой ужас!
Брайан усмехнулся, потер шею и спросил Амоса:
– Все мальчишки нормально добрались до дома?
Амос кивнул и встал с кресла.
– Что ты хочешь, чтобы сделали с заведением? Попробовать восстановить или оставить его закрытым?
– Пока оставьте закрытым.
– А что с Рексом? Ведь он будет сидеть без работы.
– Я подумаю. Через некоторое время я ему что-нибудь подыщу.
– Хорошо, мистер Осборн.
Амос проковылял из комнаты, а Брайан откинулся на подушки, недовольно простонав:
– Добро пожаловать домой, Брайан.
– Почему они не вызвали полицию?
– Очень смешно, Отэм.
– У вас же есть защита, разве не так?
– Своего рода. Полиция защищает нас от самой себя, а не от чужаков.
Она встала с кресла и подошла к постели.
– О чем ты хотел поговорить со мной?
– О тебе.
– Что обо мне?
– Все. Как ты попала в Эдисонвилл, как вышла замуж за отца.
– Эта история уже в зубах навязла.
– Я ее еще не слышал.
Брайан переставил поднос на другой край кровати и жестом пригласил ее присесть рядом с ним. Она с секунду постояла раздумывая, а потом села на кровать, поджав под себя одну ногу.
Отэм нарисовала вполне четкую картину своего появления в городе и брака с его отцом. Она говорила мягко, однако Брайан заметил в ее голосе начальственные нотки, словно она привыкла отдавать распоряжения, которые немедленно исполнялись. Отэм смотрела прямо в глаза, но он обратил внимание, что, рассказывая о жизни с его отцом, она скинула сандалии. Время от времени Отэм посматривала на египетскую монету, которую Брайан носил на шее. Она была вставлена в золотой ободок и висела на толстой цепочке, которую отчасти скрывали густые светлые волосы у него на груди.
Он смутно припомнил, как ему снилась Отэм; по крайней мере ему казалось, что это был сон. Она стояла в тени у постели, накрывая его по горло простыней и язвительно шепча: «Почему мне все время приходится накрывать тебя, богатенький мальчик?» На ней был белый халат.
Сейчас она была одета в простое коричневое платье без рукавов, застегнутое до самого горла, но носила она его с шиком. В ней было какое-то скрытое безразличие, придававшее ей необыкновенную обольстительность. Брайан ощутил, как поясницу охватывает жар, но тоненький голосок прошептал ему: «Нет, нет, это папина женщина».
Он провел пальцем по ее щеке.
– Ты очень хорошенькая. Воображаю, сколько мужчин любили тебя.
Отэм тихонько засмеялась.
– Сотни! – Она соскользнула с кровати и сунула ноги в сандалии. – Я обещала Би помочь ей сегодня днем в приюте. Если ты собираешься куда-нибудь выходить, то я распоряжусь, чтобы из этой комнаты убрали вещи твоего отца.
Он кивнул:
– Хочу посмотреть город. Попозже я, наверно, зайду в клуб, гляну, остался ли там кто-нибудь из старых знакомых.
– Лайза здесь.
У него перед глазами возник образ Лайзы на сеновале, и Брайан улыбнулся. Он тогда был еще совсем мальчишкой, но после ночи, проведенной в одном из притонов, он уговорил Лайзу пойти на сеновал, чтобы научить ее тому, что узнал сам. Их застукала Дэйзи, после чего им пришлось выслушать предлинную лекцию о страшных опасностях, таящихся в сексе.
– Она все еще замужем?
– Нет, она свободна и весьма доступна.
– Ты с ней знакома?
– Очень шапочно. Один мой приятель иногда встречается с ней. Его зовут Боб Проктор, он мой адвокат.
– Разве твой адвокат не Джон Аллисон?
– Нет. – Отэм резко повернулась и пошла к двери, но вдруг остановилась и обернулась к нему: – Я хотела спросить тебя о документах в подвале.
– Что с ними такое?
– Я наткнулась на них, когда осматривала дом. Они страшно интересные. В этом погребе хранится вся история семейства Осборнов. Я даже нашла меморандум, написанный твоим дедушкой. Я хотела бы нанять несколько человек, чтобы они помогли мне привести все в порядок. Когда-нибудь, когда у тебя будут дети, ты сможешь достать папку и показать им бумаги, написанные еще в 1800-х годах, – записи, сделанные их прапрапрадедушкой.
