— Смелее, молодой человек, — ласково проговорила Екатерина, — я не кусаюсь. Неужели вы считаете меня страшной?
— Вы… вы прекрасны, ваше величество! — с неожиданным жаром воскликнул юноша и приклонил колени.
— C’est trop fort![1] Однако смею заметить, что в роль придворного льстеца вы зашли быстро. Чему же еще вас научили в корпусе?
Юноша вскинул голову и несколько напыщенно произнес:
— Прекрасно сказано! — Екатерина подхватила его тон и уже более деловито уточнила: — Род Нащокиных, это ведь старинный род?
— Так точно, мы одного корня с Романовыми.
— Уж не родственник ли вы мне? — насторожилась императрица, которой нередко досаждали сомнительные родственные связи.
— Родственник, — согласился молодой человек.
— И в какой же степени?
— Вы мать России, а я сын ее!
Екатерина не была падка на лесть. Долгое пребывание на вершине власти убедило, что льстецы обычно преследуют своекорыстные цели, но сейчас голос юноши прозвучал так искренне, что было трудно подозревать его в каких-то иных намерениях.
— Каков молодец! — воскликнула она с неменьшей искренностью. — И почему он до сих пор не произведен в офицеры?
— Выпускные кадеты ждут Вашего указа, — пояснил Храповицкий.
— Считайте, что для этого молодого человека он последовал. Поздравляю вас, господин поручик.
Нащокин проворно преклонил колени.
— Рад стараться, ваше величество!
— Не стоит благодарности, мною руководит своя выгода: по логике вашего брата, я тоже выхожу в приличные люди. Интересно, какой чин вы мне дадите?
Шутка Потемкина была хорошо известна, Нащокин смешался, но только на мгновение, и сказал:
— Поскольку ваш верный слуга удостоился офицерского чина, его повелительница должна стать генералом… полным генералом.
Екатерина была склонна к полноте, усугублявшейся возрастом и жирной пищей, до которой была большой охотницей. Как всякая стареющая женщина, она пыталась бороться с этой напастью, но война с нею складывалась неудачно, позиции сдавались одна за другой, и любые напоминания насчет ее полноты воспринимались крайне болезненно. Так на какую же полноту намекает сей вьюнош?
Храповицкий быстро оценил шутку и пришел на выручку:
— Главного, юноша хотел сказать, главного генерала!
— Тогда еще куда ни пошло. Я хоть и не имею девичьей стройности, но все же…
Екатерина заметно успокоилась, она окинула Нащокина благосклонным взглядом и поинтересовалась, кто готовил с ним роль царя Эдипа, а, услышав фамилию Дмитревского, сказала:
— Иван Афанасьевич хорошо потрудился, только зачем он заставил вас кричать на слуг?
— Для строгости…
— Это совершенно зря. «То повеление исполнится с охотой, что сказано не злом, а разуменьем» — такого правила придерживаются монархи, можете поверить мне на слово. Впрочем, я дам вам возможность убедиться в том лично. Ступайте за ширму и слушайте, как следует говорить с подчиненными, это пригодится для службы. Только сидите тихо, чтобы люди ничего не подумали.
Новоиспеченный поручик быстро занял свой первый офицерский пост, и с этого времени прием пошел заведенным порядком. На очереди оказался граф Безбородко, который, по уверению Храповицкого, находился в большом возбуждении. Екатерина не удивилась. «Это у графа обычное состояние, — заметила она, — оно знакомо многим нашим девицам. Кстати, как зовут его новую пассию?» Храповицкий замялся и пробормотал, что ее имя не объявлялось и держится в сугубом секрете. Императрица подозрительно посмотрела на него — кажется, эти греховодники что-то задумали, но допытываться не стала и решила обратиться к первоисточнику.
Граф стремительно ворвался в кабинет и, едва сдерживаясь от ликования, припал к руке императрицы.
— Она согласна, согласна, ваше величество!
Голос Екатерины прозвучал невозмутимо:
— Я в том нисколько не сомневалась, удивляюсь, что вам пришлось ее еще уламывать.
— Как же-с, три дня и три ночи, но куда деться, если она оказалась почти раздетой?
С возрастом Екатерина сделалась более строгой в нравах и допускала фривольности только во время своих куртуазных собраний. Поэтому нахмурилась и произнесла:
— Ну, уж здесь эти подробности ни к чему. — Любопытство все же взяло верх: — И сколько же взяли приданого?
Безбородко приосанился и гордо произнес:
— Десять миллионов золотом!
— Боже, я и не знала, что у нас есть такие богатеи! Уж не родственница ли она самому Харун-аль- Рашиду?
— Родство несомненно наличествует.
— Она, что ж, не нашенской веры?
— Магометанской.
— Как же вы теперь жить будете?
— В мире и согласии, так и прописали. По сему случаю я завтра устраиваю маскерад и прошу вас почтить его своим присутствием.
Граф весь сиял, какая-то внутренняя радость переполняла его, и Екатерина решила состорожничать:
— Не знаю, как и быть… — Однако женское любопытство снова взяло верх, и она проговорила: — Надобно взглянуть на невесту… Как ее, кстати, зовут?
— Турция, ваше величество.
— Что за странное имя! — удивилась императрица.
— Прикажете изменить?
— Господи! Что вы несете, граф?
Так и есть, старый проказник опять что-то задумал. Граф, несмотря на возраст и солидное положение, нет-нет да преподносил сюрпризы, так что с ним всегда нужно было держать ухо востро. А он, как ни в чем не бывало, продолжил все в том же радостном тоне:
— После побед вашего величества она на все согласна, так прямо в трактат и впишем…
Екатерина с недоумением посмотрела на Безбородко, потом перевела взгляд на Храповицкого, и тот пояснил:
— Граф подразумевает трактат о мире с Турцией, который он имеет честь преподнести вашему величеству.
— Однако, господа… Давайте, граф, свои бумаги. Так вот какова истинная причина вашего ликования.
— Точно так-с, ваше величество, — сказал он, подавая бумаги, — три дня, говорю, уламывали. Турок понять можно: раздели, как говорится, и по миру пустили. Пусть знают, как супротив нас воевать.
