— Виктор Иванович, — обратился к нему Ветров, — вам ведь приходилось заниматься подготовкой донесений?
— И, милый, я их столько насочинял, что институт военной истории до сих пор изучает.
— А скажите, есть ли какие-нибудь правила их составления?
— Есть, но только одно: нужно, чтобы здесь была не солома, — Краснов показал на свой летний посев.
Ветров не унимался:
— Ну, помимо головы должен быть опыт, навыки, а, следовательно, правила…
— Должны, — обречено согласился Краснов, а Ветров, получив третье «да», сказал, что хочет показать материалы, касающиеся этого вопроса.
Старик с опаской посмотрел на готовую открыться папку и даже перестал тренькать ложечкой.
— Ты меня в эти дела не втравливай, — сказал он с неожиданной твердостью.
— Но, может быть, посмотрит кто-нибудь из ваших парней? Тут наблюдения, практика, статистика. Словом, ваша тематика.
Голос Краснова окреп, в глазах сверкнул давно потухший огонек.
— Ваша-наша, откуда такое местничество? Информация — это наше общее дело. Кто владеет информацией, тот знает обстановку, а кто знает обстановку, тот побеждает…
Пришлось уйти несолоно хлебавши, унести нераскрытую папку и несработавший метод Сократа, оказавшийся бессильным в столкновении с мудростью бывшего генерального секретаря.
Затем Ветров сделал попытку заинтересовать кибернетиков, у которых как раз шла тема о создании автоматизированных массивов информации для связной аппаратуры. Командовал ими подполковник Кротов, даровитый ученый и, как считали многие, самый умный человек в институте. Он пришел к ним из университета и имел редкую для военной среды ученую степень доктора физико-математических наук, что сыграло решающую роль в приговоре общественности. Сам Кротов службой очень дорожил — по-видимому, в университете его дела шли менее успешно — и часто повторял тютчевское: «Блажен, кто посетил сей мир». Но если при этом подразумевался мир военных, то он оказался явно не от мира сего. Из-за малой выслуги лет его больше всего страшила возможность досрочного увольнения из кадров, причем со временем страх все более усугублялся.
Кротов бегло пробежал принесенные бумаги, хмыкнул на некоторую неуклюжесть объяснений, но суть ухватил сразу и, похоже, заинтересовался.
— Может быть, я оставлю документы? — обрадовался Ветров.
— Оставляйте, — охотно согласился тот. — Хотя… Видите ли, проблема, безусловно, наша, и Василию Кузьмичу это хорошо известно. Но он не счел возможным адресовать ее нам. Может быть, у него есть какие-то особые соображения или просто не доверяет. Скорее всего, действительно так: зачем привлекать меня, не имеющего опыта службы в войсках? Вы пойдите к нему и скажите: так, мол, и так, Кротов не против принять участие, если вы сочтете нужным. Или нет, лучше мою фамилию не упоминайте, скажите просто, что наш отдел готов… Впрочем, получится так, что мы напрашиваемся…
Ветрову стало стыдно. За себя, за коллег, за всю камарилью с ее бездеятельной суетой и бульдозерным принципом, направленным на отвал всего, с чем приходится соприкасаться. Он досадовал, что сам включился в эту бессовестную игру.
Выйдя от Кротова, Ветров посчитал унизительными дальнейшие хождения по отделам и решил завершить дело самолично. Утром следующего дня он сел за руль своей машины и отправился в Озерное.
Наступила весна, лопались почки, трескались дороги. В салон струился теплый воздух и будоражил воображение. Была самая загадочная пора: еще ничего нет, но все может быть. Пора неопределенности и высокой энтропии, как сказали бы информационщики. В эту бы пору мечтать и мечтать, но российские дороги такой возможности водителям не представляли. Покореженный вешними водами асфальт дыбился, отваливался кусками, обнажая старые слои.
И вот наконец замелькали знакомые места — Ветрову в пору учебы в академии довелось проходить здесь лагерные сборы.
На КПП Ветрова встретил командир батальона майор Белов, которого предупредили о приезде полковника из Москвы. Любой приезжий в гарнизон — это лишняя головная боль, и комбат выглядел настороженно. Он пригласил Ветрова в кабинет, где уже находился замполит Микулин — рыжий увалень в звании капитана. Комбат хмурился и пытался догадаться, какая именно промашка в работе части вызвала этот неожиданный приезд, что придавало ему строгий и сосредоточенный вид. Сурово выглядел и замполит, он наклонил упрямую голову и тяжело смотрел на уровне полковничьих погон.
— У вас служит старший лейтенант Денисов, — начал Ветров, — что вы можете о нем сказать?
В вопросе не было и намека на то, какого рода интерес вызвал его подчиненный, поэтому комбат начал осторожно:
— Старший лейтенант Денисов служит у нас четвертый год. За это время показал себя хорошо подготовленным специалистом, хотя технику знает недостаточно. Дисциплинирован, но не собран. Инициативен, решителен, однако мало выдержан, способен на необдуманные поступки…
О, как хорошо был знаком Ветрову этот канонический стиль служебных аттестаций!
— Вы знакомы с его предложениями? — прервал Ветров Белова.
Тот быстро отреагировал и продолжил в своем стиле:
— Активно занимается рационализаторской работой, но требует постоянного контроля, ибо допускает своеволие.
— Это как?
— А так, что имеется утвержденный перечень, по которому следует заниматься рационализацией. Денисов же все время норовит идти особняком.
— Разрешите? — услышал Ветров глуховатый голос замполита и кивнул. — Я что хочу сказать, Денисов — человек настырный и упрямый, в общем, серьезный человек. Теперешняя молодежь, сами знаете, отдых очень любит, кто холост, в дискотеке перепонки барабанит, кто женатый, в дом бежит, а Денисов все на своей эвеэме пропадает. Все что-то считает, пишет, заявки подает…
— Да какой нам толк от его заявок? — не выдержал комбат. По-видимому, они с замполитом частенько спорили на эту тему. — В армии каждый должен делать то, что положено. Не больше и не меньше, только то, что положено. А Денисов мечется: вроде гребет, да все не туда.
Замполит еще ниже наклонил рыжую голову и сказал:
— Это так, спорить не буду, но в его положение нужно войти.
Комбат насмешливо хмыкнул, а Микулин посмотрел на Ветрова и продолжил:
— Я, товарищ полковник, что хочу сказать, вышла у Денисова семейная неурядица. Поехал в отпуск холостяком, вернулся женатым. Вы же знаете молодых дурачков: и квартиры нет, и скучно им, словом, вырвутся из военного городка и начинают по сторонам глазами зыркать. У теперешних девиц никакой строгости нет, вот Денисов и попался. Ему бы получше приглядеться, да времени не хватило и воспитание не позволило. Я, говорит, как порядочный человек был обязан на ней жениться. А дамочка эта, между прочим, не то что не девушка — настоящая секс-бомба. Доняла она Денисова до того, что тот стал от нее скрываться. Сначала в науку, потом в общественную деятельность ударился, клуб избирателей организовал. Как ни придешь, он там торчит. Мне бы как политработнику только радоваться такой активности, а не могу: уж очень странно, когда от молодой жены в политику убегают. Пришлось как-то разговорить. Мается парень, считает, что совершил ошибку, видеть ее не может, тем более, что она его обманула и, как выяснилось, уже успела побывать замужем. Я намекнул, что ошибку можно, пока не поздно исправить, но дело опять в воспитание уперлось: за свои ошибки, говорит, нужно расплачиваться. Видите, какой это человек? И ведь не скажешь, что дурак — очень подготовленный офицер.
Ветров слушал с неподдельным интересом, этот рыжий увалень привлекал какой-то нестандартностью поведения. Чего греха таить, среди политработников чаще встречаются люди, более озабоченные не своевременным исправлением ошибок молодости, а стремлением во что бы то ни стало сохранить семью. Сам вопрос, нужна ли кому-нибудь семья, держащаяся на страхе получить партийно-комсомольское взыскание или неприятности по службе, у них обычно не возникает. И вот долгие годы живут бок о бок нелюбимые, чья попытка обрести счастье была когда-то остановлена опытной уздой. Живут, увязнув в тине
