то, что она тронута теософией, очень мешает впечатлению от нее. Говорила с Тумповской и о Гумилеве и решила, что от Тумповской — благодаря ее 'тронутости' — ничего путного и толком не добиться.
С. Парнок.
АА виделась с Парнок в Москве. Говорила мне, что теперь ей понятно, почему Горнунг и другие так высоко ставят Б. Лившица, что ставят его даже впереди О. Мандельштама и, во всяком случае, всегда — рядом: С. Парнок один из инициаторов нового издательства ('Узел'?), в котором принимает участие и Лившиц. С. Парнок по каким-то причинам смертельно ненавидит О. Мандельштама и, чтобы унизить его, ставит Лившица выше. А такие люди, как Горнунг, не зная этой подноготной, не могут разобраться в стихах сами и принимают чужие суждения — в данном случае, суждения С. Парнок — на веру. АА очень просила меня сохранить этот ее рассказ в тайне.
14.031926
Шли через Марсово поле. Все эти дни сухая метель... Снегу на Марсовом поле необычайно много... АА обращает мое внимание на это. А вчера ночью, возвращаясь в Мраморный дворец, остановилась на Марсовом полое, внимательно и долго смотрела на снежные сугробы и сказала о том, что вот 'бедное Марсово поле всю зиму выдерживало, а теперь — не выдержало и глубоко покрылось снегом...'.
Сегодня шли по Фонтанке. Белый, белый, рябой снег... За разрушенным домом (по другую сторону Фонтанки, против Шереметевского дома) — заходящее солнце...
АА обратила мое внимание на него и заговорила о том, какое оно — какое освещение: совсем похоже, как будто сегодня поздняя осень и выпал первый снег. Были бледные, розовые, немощные лучи.
— А Вы любите осень?
— Люблю, когда она приходит после лета, а не после зимы, как сегодня.
АА с Пуниным поехала из Шереметевского дома к Рыбаковым (часов в шесть) на блины. Были у него приблизительно до 8 1/2. И от него поехали в Шереметевский дом.
АА говорила мне, что просила Кардовскую предоставить мне возможность сфотографировать портрет Николая Степановича, если бы я приехал в Москву.
О Пастернаке говорила с большой теплотой.
Между прочим, в Москве, когда у АА были Пастернак, Зенкевич и Тумповская, они говорили о халтуре, а затем и о происхождении самого слова 'халтура'. (Один раз Пастернак был у АА вместе с Зенкевичем, Пунина тогда не было.)
Шли из мраморного дворца в Шереметевский дом в пять часов. АА еще не обедала, была голодна.
1916.
АА была в 'Привале комедиантов' (единственный раз, когда она там была). Было много народу. В передней, уходя, АА увидела Ларису Рейснер и попрощалась с ней; та, чрезвычайно растроганная, со слезами на глазах, взволнованная, подошла к АА и стала ей говорить, что она никак не думала, что АА ее заметит и, тем более, заговорит с ней...Она имела в виду Николая Степановича и поэтому была поражена. 'А я не знала', — АА.
Сентябрь 1916. АА виделась с Недоброво в Бахчисарае — в последний раз.
Весна. АА болеет. Живет у Срезневских (?).
9 июля. АА приехала в Севастополь (и живет на даче Шмидта?).
Декабрь. Определить дату приезда АА из Крыма в Петербург; когда АА приехала в Москву, там узнала о смерти Распутина. Это известие было как слух. Приехала в Петербург — и здесь слух подтвердился.
У Николая Степановича была тайно от АА комната — в меблированной гостинице 'Ира'. АА, однако, эту тайну знала, но хранила ее свято и не показывала вида, что знает. Однажды Николай Степанович попрощался с нею (она жила у Срезневских) и сказал, что идет домой.
'Где ты живешь?' — 'Я тебе не скажу'. АА после ухода Николая Степановича подождала — с расчетом, чтобы он дошел до дома, — взяла телефонную трубку, нашла номер 'Иры', позвонила: 'Дома Гумилев?' — 'Да, он только что прошел к себе'.
Николай Степанович подошел к телефону... АА заговорила с ним о каком-то деле. Николай Степанович ответил. Был очень недоволен — и никогда не поднимал разговора ни о том, как АА узнала его адрес, ни об 'Ире' вообще.
1916. АА не говела, потому что была больна.
Под вечер АА с Пуниным были у Рыбаковых на блинах. АА попросила Пунина за столом показать Рыбакову фотографии, снятые мной (я их дал вчера АА и вчера же Пунин забрал их у нее — себе). Пунин взъерошился: 'Не покажу...' 'Почему?' — 'Они неприличны!'. Создав неловкость, Пунин потом решил показать. Рыбаков смотрел сластолюбиво и сказал приблизительно так: 'Да, Анна Андреевна на все способна'. Еще углубил этим неловкость. Потом Пунин выговаривал АА: 'Вы думаете, мне приятно, что Лукницкий видит вас в таком виде!'. А история глупая — фотографии абсолютно приличны: АА снята в постели. Что в этом неприличного? С этим согласна и АА, да, в глубине, и сам Пунин.
Вчера, уходя из Шереметевского дома, АА обещала Пунину прийти сегодня в три часа. Сегодня в четыре часа Пунин звонил мне — АА не пришла — и просил съездить к ней узнать, придет она или нет. Я поехал и встретил ее в дверях выходящей из квартиры.
Вчера вечером (может быть, сегодня утром) АА читала Владимиру Казимировичу рецензию Анненского о Гумилеве. Он совершенно согласен с нашим общим мнением.
АА хотела вечером идти домой. Пунин ее не пускал... Потом она встала с дивана, пошла через коридор в другую комнату, поговорила, по-видимому, с Пуниным. Пунин уговорил ее не идти в Мраморный дворец, и она осталась.
АА рассказывала, что в Москве ее водил показывать antiques Щербаков.
Здоровье.
От АА сильно пахнет эфиром. Она ежедневно принимает (вспрыскивает?) камфору и эфир. Только этим лекарством держится. Только благодаря ему в Москве все время была такой веселой и бодрой. Сегодня сказала, что, не приняв это лекарство, она не может встать с постели: сердцебиение и слабость мешают.
В Москве была очень бодрой, оживленной и веселой: говорит, что в Москве легче дышать — московский воздух действует благотворно.
Вечером после Рыбаковых (и после блинов — 'а ужасная вещь — блины!') АА очень хотела спать...
Вышла в холодный коридор. Вернулась дрожа, встала у печки... Потом легла. У нее сильный озноб. Я спрашиваю: 'Простудились?' — 'Деточка, у меня одиннадцать лет озноб — неужели же все я простужаюсь!'
Сказала, что весной прошлого года болела, вероятно, потому, что была отвратительная зима (зима была мокрая и теплая). А квартира ее в Мраморном дворце — ни при чем (я ставил причиной болезни ее квартиру, разговаривая с ней).
Вчера и сегодня АА очень хороша со мной. Разговоры наши легки и свободны.
АА спорила со мной и доказывала, что я что-то не так сделал (какую-то мелочь) в 'Трудах и днях'. Я весело спорил... А АА решила, что я должен обидеться... И сказала, что она 'слишком уж бранится'. А потом, когда вошел Пунин, АА шутливо спросила его: 'Правда, я с Лукницким очень бранюсь?'. Мы рассмеялись, а я заявил ей, что если она браниться не будет, то я очень огорчусь.
Приехавшая из Москвы любовница Шенгели — Р. Я. Рабинович — говорила со мной по телефону и рассказывала о Шенгели и о визите к нему АА (о котором она знает со слов Г. А. Шенгели). Говорит, что девицы, через строй которых прошла АА, так были поражены, увидев ее идущей к Шенгели, что после ее визита круто переменили свое отношение к нему — из скептического и несколько недоброжелательного оно стало восторженным и почтительным. Говорила, что с приходом АА к Шенгели произошел полный переполох, ибо все переполошились почтительностью и почтением к ней. Даже жена Шенгели, которая всегда заставляет мужа носить воду для чая, сама побежала за водой на этот раз... Рассказ этот забавен, но характерен.
Когда говорили о том, что без камфоры АА не может встать с постели...
— Куда же Вы годитесь?
— На Конное, конечно!
