В 1924 году, когда АА ездила в Москву выступать, условия выступления были такими: ей оплачивался проезд в Москву в международном вагоне, оплачивался номер в гостинице (12 р. в сутки) и на руки выдано было 150 рублей. В Москве говорили, что это плохие условия, и удивлялись, что АА согласилась на них. Эренбург, выступавший незадолго перед тем, получал гораздо больше.
Говорит, что Данте читала не всего: 'Рая' не читала совсем, потому что для чтения 'Рая' надо иметь специальные знания по теологии и пр. Из 'Рая' читала только две-три главы.
'Ад' и 'Чистилище' знает хорошо — читала не меньше четырех-пяти раз.
Ирина разбудила АА рано. Днем АА ходила к Шилейко в Мраморный дворец, читали Данта и говорили о нем. Вернулась в Шереметевский дом, обедала, в 4 1/2 легла отдыхать, заснула и спала до семи часов вечера. Пунины спали тоже. В семь пришел я и был в Шереметевском доме до 8 1/2 часов — пили чай, все в столовой, а я принес себе и АА чай в кабинет, она пила лежа. В 8 1/2 АА пошла к Срезневским, надев фуфайку и макинтош Пунина (шубу отдала в починку). Я проводил ее. У Срезневских была не очень долго. Потом, вернувшись домой, занималась — больше часу — с Пуниным французским языком.
15.10.1927
Показывала в Мраморном дворце Шилейко 'Звезду' № 8. О стихотворении Вагинова он отозвался так: 'Чувствуется урод'. Это совпало с высказанным раньше мною мнением (с ним вполне согласилась АА), что стихотворение это (да и большинство других вагиновских) вызывает неприятное чувство и неодолимую антипатию.
Правда, раз это так, это значит, что индивидуальность в стихотворениях Вагинова есть... Но на таких отрицательных моментах строили свою индивидуальность многие поэты, и все же оставались очень незначительными величинами.
АА привела в пример Потемкина:
В 12 часов позвонила мне по телефону, сказала, что идет в Мраморный дворец, предложила проводить. Вышел, встретились у аптеки, куда она заходила за какой-то мазью для Шилейко. Была она в синем макинтоше (под ним фуфайка), летних прорезных коричневых полутуфлях-полусандалиях, в шелковых белых чулках и белой шляпе. Воротник макинтоша поднят и застегнут под подбородком.
Ясный, солнечный день. Чувствуется легкий мороз. Шли по Фонтанке и Марсову полю. На Марсовом поле — гребешками по зеленой траве — снег. На могилах — красные флаги.
Говорили о Пунине, к которому сегодня приходил Хармс — с предложением стать во главе группы футуристов для издания футуристического журнала. Пунин согласился, созвонившись с Лебедевым. АА правильно считает, что если литературная 'молодежь' объединяется со 'стариками' — это только доказательство слабости молодежи.
Проводил ее к Шилейко и ушел домой (был час дня).
Вечером в семь часов собиралась пойти со мной в Цусимскую церковь, чтоб показать мне ее. Но днем, возвращаясь от Шилейко, попала в метель и сильно продрогла, пришла домой, пообедала и легла. Когда я в семь часов пришел к ней, она еще лежала. Я сел в кресло и стал рассказывать о вчерашних моих гостях (Мануйлов, Куличовы, Маргулисы) и о том, какая это была скука. Потом говорили на разные темы, я показывал стихи одного 'царскосела', поданные им в Союз поэтов в надежде, что его примут в члены Союза. Стихи были вовсе ужасны, и мы, читая их, вволю смеялись. Потом стали заниматься английским языком: я, как умел, учил ее произношению. Очень весело читали по учебнику глупейшие английские историйки о львах, о честном дровосеке, о пунктуальном путешественнике и т. д. В 8 1/2 пришел Пунин, совсем расстроенный: в его институте сокращение штатов, и много хороших работников осталось без куска хлеба; Пунин расстроен тем более, что он сам — косвенно и невольно, вызвал причины, повлекшие за собой сокращение штатов. Он собрался сейчас же идти хлопотать за одну из уволенных. АА решила также выйти на улицу погулять (сначала хотела пойти к Н. Гуковской, я звонил туда, но ее не оказалось дома). Пили чай, и все вместе вышли из дома. Шли по Фонтанке к Невскому: Пунин с АА, а я — с А. Е. Пуниной. Так дошли до Литейного по Невскому, а там разделились: Пунин и А. Е. Пунина пошли в разные стороны, а я остался с АА. Невский совсем пустынен — никакого движения, кроме пешеходного и трамвайного. Я с АА в кафе Пищетреста (против Троицкой) сели за отдельный столик. За одним из столиков оказался Бернштейн (издатель 'Карточного домика') с дамой. Он, к вящему удовольствию своей дамы, подошел к АА и страшно почтительно, руки по швам, говорил с ней несколько минут (причем сообщал ей: 'Вы ведь уже несколько лет не печатаетесь...'). Он отошел и занялся своей дамой, искоса поглядывая на нас. Мы пили чай, ели пирожные и говорили мало. Из кафе по Невскому и по Литейному пошли в Шереметевский дом. АА была, как и вчера, в макинтоше. Зашел с нею в Шереметевский дом, где никого не было, АА села на диван, а я скоро — в 10 1/2 часов вечера — ушел из Шереметевского дома.
16.10.1927. Воскресенье
В двенадцать часов дня АА позвонила мне и сказала, что выходит с Ириной гулять. Я вышел и встретился у ворот, на Фонтанке. Пошли по Фонтанке к Летнему саду, было холодно, и мы, дойдя до Пантелеймоновской, повернули обратно. Всю дорогу говорили по-французски. Сообщила, что у Пунина радость: издательство 'Земля и фабрика' предложило ему написать две книги. Одна из книг уже написана Пуниным для Госиздата, не принята, и он переделает ее для 'Земли и фабрики'.
Вернулись в Шереметевский дом. Гуляли по холодному осеннему саду, и скоро поднялись в комнаты. Пунин работал в кабинете, а я в спальне с АА занимался английским языком. Читали все те же глупые английские рассказики. Я прочитывал несколько строк, стараясь их правильно произносить, АА прислушивалась, потом читала те же фразы сама, а затем переводила. Собственно говоря, я не знаю, кто кого больше учил; вернее всего, оба мы портили друг другу произношение... Но зато, ошибаясь и подтрунивая друг над другом, мы занимались очень весело. Ирина тут же рисовала и мешала нам своим лепетом... Наконец, обессиленная, АА отстранила книжку. Поболтали еще немного, и Пунины собрались обедать. Я пошел обедать домой...
Завтра к Пунину собирается Войтинская. Хочу ее повидать.
Вечером в Шереметевском доме были Е. и Н. Данько. Рассказывали о вечеринке у ..., где были они, Пумпянский, Всеволод Рождественский, В.. Мануйлов и др. О том, как неистово льстил Пумпянский Рождественскому, когда тот читал стихи (Рождественский сиял и был необычайно доволен этой грубой лестью), и как ругал Рождественского, когда, выйдя с Данько на улицу, услышал, что Данько бранят Всеволода.
Пумпянский просил Данько передать АА, что он 'сердечный человек' (!) и просит поэтому разрешения прийти к АА.
В действительности, конечно, он вздумал прийти к АА, услышав от Всеволода Рождественского или В. Мануйлова, что она занимается Пушкиным, и захотев попользоваться кое-чем из ее знаний и исследований.
АА сегодня прочла по-английски три статьи о живописи в английской монографии, кажется, о Гогене. Переводила легко, все понимала.
17.10.1927
Воспоминания Надежды Савельевны Войтинской 1909. О Н. С. Гумилеве:
...Очень интересовался новейшей французской лирикой — еще тогда малоизвестной: Мерсеро, Вильдраком, Жюль-Ромэном, Дюамелем. Называл их мэтрами...
Встала в 10 1/2. В одиннадцать звонила мне. В 11 1/2 к Пунину пришла Войтинская Надежда Савельевна, и АА позвонила мне, чтоб я пришел. Придя в Шереметевский дом, я расспрашивал Войтинскую об Николае Степановиче и записывал ее воспоминания. После ухода Войтинской, а потом и Пунина, до 3 1/2 часов я занимался с АА английским языком — читали все тот же учебник. В 3 1/2 я ушел. Пунины собирались обедать. Вечером, в восемь часов, я опять приходил в Шереметевский дом — застал АА дома. Она
